Медвежонок Джонни (рис. Н. Строгановой и М. Алексеева)
Шрифт:
Тогда она снова опустилась на все четыре лапы с намерением идти дальше.
И опять кошка крикнула: «Стой!»
Однако Грэмпи на этот раз не послушалась. Испуганное мяуканье котят волновало кошку, и она бросила вызов неприятелю. Восемнадцать острых когтей и полная пасть зубов — все оружие, которое имела кошка, — было пущено ею в ход, и с мужеством отчаяния она вцепилась в голый чувствительный нос Грэмпи — самое слабое место у всякого медведя — и потом по ее спине перебралась к хвосту. После двух-трех попыток сбросить разъяренного маленького зверя старая Грэмпи поступила так, как поступает большинство при таких обстоятельствах: она показала пятки и бросилась прочь из неприятельского
Но в кошке проснулись воинственные наклонности. Она не удовлетворилась изгнанием врага, а хотела добиться полного его поражения и безусловной покорности. Хотя старая Грэмпи убегала во всю прыть, кошка оставалась у нее на спине, орудуя зубами и когтями, как маленький чертенок. Грэмпи, охваченная ужасом, стала кидаться в разные стороны, и путь этой странной пары отмечался на земле клочками длинной черной шерсти и даже кое-где пятнами крови.
Честь кошки была вполне восстановлена, но этого ей было мало, она продолжала свою бешеную скачку. Грэмпи пришла в полное отчаяние. Она была унижена и готова принять какие угодно условия сдачи, но кошка казалась глухой к ее вою. И неизвестно, как далеко зашло бы дело, если бы не Джонни, который пронзительным криком с верхушки дерева невольно внушил матери новый план спасения. Грэмпи в два прыжка достигла сосны и вскарабкалась наверх.
Здесь кошка ясно почувствовала, что попала в лагерь неприятеля, численность которого вдобавок удвоилась. Благоразумно решив прекратить преследование, она соскочила со спины медведицы на землю и стала прогуливаться вокруг дерева с высоко поднятым хвостом, вызывающе поглядывая вверх, точно приглашая врага спуститься. Потом к ней присоединились котята и, усевшись в кружок, стали громко выражать свое удовольствие. По уверениям свидетелей, медведи ни за что не спустились бы с дерева и погибли бы от голода, если бы повар не позвал кошку обратно.
6
Когда я в последний раз видел Джонни, он сидел на верхушке дерева и, по обыкновению, оплакивал свою несчастную участь. А в это время Грэмпи рыскала между соснами, высматривая какую-нибудь жертву для расправы.
Было начало августа, и в поведении Грэмпи уже замечалась некоторая перемена. Среди обитателей парка она всегда считалась «опасной», а ее любовь к Джонни признавалась основной чертой ее характера. Между тем к концу этого месяца Джонни уже нередко проводил целые дни на верхушке какого-нибудь дерева в полном одиночестве, чувствуя себя глубоко несчастным.
Последняя глава его короткой истории относится уже к тому времени, когда я уехал из Йеллоустонского парка.
Однажды на рассвете Джонни тащился следом за своей матерью, блуждавшей вблизи гостиницы. В кухне в это время находилась девушка-ирландка, незадолго до того принятая на службу. Выглянув в окно, она увидела, как ей показалось, теленка, забредшего куда не следует, и побежала прогнать его. Открытая кухонная дверь со времени истории с кошкой все еще вызывала такой ужас в Грэмпи, что она сейчас же пустилась наутек. Джонни, зараженный ее испугом, бросился к ближайшему дереву, которое, к несчастью, оказалось… фонарным столбом. Быстро, слишком быстро достиг он его верхушки в каких-нибудь семи футах от земли и там принялся изливать свое горе, тогда как Грэмпи продолжала бежать без оглядки. Когда девушка подошла ближе и увидела, что загнала на столб какого-то дикого зверя, она перепугалась не меньше своей жертвы. Но тут подоспели другие кухонные служители и, узнав крикуна Джонни, решили взять его в плен.
Принесли ошейник и цепь, и после борьбы, во время которой несколько человек были сильно поцарапаны, ошейник был надет на шею строптивого медвежонка, а цепь крепко привязана к столбу.
Почувствовав себя в плену, Джонни пришел в такое бешенство, что даже не мог кричать. Он только кусался, рвал и царапал все вокруг себя, пока не выбился из сил. Тогда он снова заголосил, призывая мать. А она хотя и показывалась раза два на почтительном расстоянии, но, боясь встретиться с кошкой, ушла в лес, предоставив Джонни своей участи.
Весь этот день он то бился, то принимался кричать. К вечеру он окончательно обессилел и даже принял пищу, которую ему принесла ирландка Нора. Эта девушка чувствовала себя обязанной принять на себя роль приемной матери Джонни: ведь по ее вине он лишился своей настоящей матери!
Ночь была очень холодная, Джонни сильно замерз на верхушке своего столба и наконец решился спуститься вниз, на приготовленную для него теплую постель.
В последующие дни Грэмпи часто появлялась на свалке, но, по-видимому, совершенно забыла о своем сыне. Джонни продолжал оставаться на попечении Норы и получать от нее пищу. Впрочем, он получил от нее и кое-что новое для себя: однажды, когда она принесла ему обед, он цапнул ее и за это впервые в своей жизни был отшлепан самым настоящим образом. В течение нескольких часов он дулся: он не привык к подобному обращению. Но голод взял свое, и с тех пор он стал относиться с большим почтением к своей воспитательнице. Нора усердно воспитывала осиротевшего маленького медвежонка, и через две недели нрав Джонни уже значительно изменился. Он стал много спокойнее и хотя по-прежнему выражал свой голод в плаксивых звуках «ер-р-р, ер-р-р, ер-р-р…», но уже редко поднимал крик, а его неистовые выходки совершенно прекратились.
Ко второй половине сентября перемена в его характере сделалась еще более заметной. Брошенный своей матерью, он всецело привязался к Норе, которая его кормила и наказывала, и из него выработался чрезвычайно благовоспитанный медвежонок. Иногда Нора даже отпускала его на свободу, и он в таких случаях направлялся не в лес, а в кухню, где находилась его приемная мать, и ходил за нею по пятам на задних лапах. Здесь ему также пришлось познакомиться с кошкой, этим ужасным зверем, обратившим в бегство его мать. Но Джонни имел теперь могущественного покровителя, Нору, и кошке в конце концов пришлось заключить с ним мир.
В октябре гостиница должна была закрыться на зиму. Стали думать о том, как поступить с Джонни: выпустить ли его на свободу или отправить в Вашингтонский зоологический сад. Однако Нора предъявила на него свои права, которыми ни за что не хотела поступиться.
С наступлением морозных ночей, в последних числах сентября, у Джонни появился сильный кашель. Осмотрели его хромую ногу и увидели, что хромота зависела не от какого-либо повреждения, а объяснялась общим недомоганием и слабостью всего организма.
Он не только не разжирел, как большинство медведей в неволе, но, наоборот, продолжал худеть. Живот у него ввалился, кашель делался все сильнее и сильнее, и однажды утром его нашли совсем больным и дрожащим в его постели под фонарным столбом. Тогда Нора взяла его в дом, и с тех пор он остался на кухне.
Спустя несколько дней после этого в его здоровье, казалось, наступило улучшение, и он по-прежнему проявлял любопытство ко всему окружающему. Большое светлое пламя в кухонном очаге особенно привлекало его, и когда открывали дверцы, он усаживался на задние лапы с выражением сосредоточенного внимания. Но еще через неделю он потерял интерес даже к этому зрелищу и со дня на день хирел все больше и больше. В конце концов, что бы ни происходило около него, ничто не могло возбудить его обычную любознательность.