Мегрэ и мертвец
Шрифт:
— Я все засунула в верхний ящик комода. Гребни, коробка шпилек, шкатулка из ракушек с названием нормандского курорта, рекламный разрезной нож для бумаги, испорченный автоматический карандаш, — словом, мелочи, загромождающие любой дом.
— Здесь все?
— Даже недокуренная пачка сигарет и старая треснутая трубка. Нам еще долго тут торчать?
— Не знаю, малышка. Что, наскучило?
— Нет, но клиенты начинают фамильярничать, а муж — терять терпение. Того гляди заедет кому-нибудь по физиономии…
Разговаривая, Мегрэ
— Скажите, Альбер играл на губной гармонике?
— Насколько помнится, нет. Петь — пел, но я никогда не слышал, чтобы он играл на каком-нибудь инструменте.
Мегрэ вспомнилась гармоника, найденная на улице Сицилийского Короля. Минуту спустя он позвонил содержателю «Золотого льва»:
— Виктор играл на губной гармошке?
— Конечно. Даже на улице, прямо на ходу.
— Играл только он?
— Нет. Еще Сергей Мадош.
— У каждого была своя?
— По-моему, да… Наверняка своя: им случалось играть дуэтом.
В номере «Золотого льва», когда Мегрэ делал там обыск, отыскался всего один инструмент. Гармошка — вот что дурачок Виктор пришел искать на Шарантонскую набережную без ведома сообщников и в конце концов заплатил за это жизнью.
Глава 8
То, что произошло во второй половине этого дня, пополнило репертуар забавных историй, которые г-жа Мегрэ, улыбаясь, рассказывала во время семейных встреч.
В том, что Мегрэ вернулся в два часа дня и, отказавшись от завтрака, сразу лег спать, не было, в общем, ничего необычного, хотя комиссар, когда бы он ни явился домой, первым делом отправлялся на кухню и заглядывал в кастрюли. Правда, на этот раз он заверил жену, что уже поел. А когда чуть позднее стал раздеваться и она малость его поприжала, он сознался, что стащил ломоть ветчины из кухни на Шарантонской набережной. Г-жа Мегрэ задернула шторы, проверив, под рукой ли у мужа все необходимое, и на цыпочках вышла. Не успела дверь закрыться, как он уже спал глубоким сном.
Перемыв посуду и приведя кухню в порядок, г-жа Мегрэ долго не решалась войти в спальню и забрать забытое там вязанье. Наконец она прислушалась к ровному дыханию, осторожно повернула ручку и вошла беззвучно, как ходят монахини-сиделки. В эту минуту, все так же ровно дыша, он пробормотал несколько отяжелевшим языком:
— Скажи, если бы ты получила два с половиной миллиона за пять месяцев…
Глаза у комиссара были закрыты, лицо раскраснелось. Жена подумала, что он говорит во сне, и замерла, боясь его разбудить.
— На что бы ты их истратила, а?
— Не знаю, — прошептала она. — Сколько ты сказал?
— Два с половиной миллиона. Возможно, много больше. Это самое меньшее, что они взяли на фермах, причем изрядную долю в золоте. Конечно, лошади…
Мегрэ тяжело повернулся на другой бок, приоткрыл один глаз и уставился на жену.
— Понимаешь, каждый раз все упирается в скачки…
Г-жа Мегрэ понимала, что муж говорит не с ней, а сам с собой, и выжидала, пока он снова уснет: тогда она исчезнет, как пришла, пусть даже без вязанья. Комиссар долго молчал, и ей показалось, что он заснул.
— Слушай, есть деталь, которую мне надо немедленно уточнить. Где были скачки в прошлый вторник? Разумеется, в районе Парижа. Звони!
— Куда?
— В ПГТ. Номер найдешь в телефонной книге. Аппарат стоял в столовой, и слишком короткий провод не позволял перенести его в спальню. Г-жа Мегрэ всегда смущалась, когда ей приходилось говорить в эту маленькую металлическую коробку, особенно с незнакомыми.
— Можно сказать, что я звоню от твоего имени? — Покорно осведомилась она.
— Пожалуйста, — А если спросят, кто я?
— Ни о чем тебя не спросят.
В эту минуту Мегрэ открыл оба глаза, значит, полностью проснулся. Жена его вышла в соседнюю комнату и оставила дверь открытой на все время разговора. Он был краток. Служащий, ответивший ей, привык, вероятно, к подобным вопросам и наизусть знал программу скачек, потому что немедленно дал необходимую справку. Когда же г-жа Мегрэ вернулась в спальню с намерением повторить мужу то, что ей сказали, комиссар уже спал сном праведника, издавая при этом звуки, которые были слишком громки, чтобы именоваться храпом. Поколебавшись, она решила дать ему как следует отдохнуть, но на всякий случай не закрыла дверь и время от времени с удивлением поглядывала на часы: Мегрэ редко спал днем подолгу.
В четыре она вышла в кухню и поставила суп греться. В половине пятого заглянула в спальню — муж по-прежнему спал, но даже теперь казалось, что он продолжает размышлять: брови у него были нахмурены, лоб наморщен, губы странно искривлены. Однако через несколько минут, когда она опять уселась на свое место у окна в кухне, раздался нетерпеливый голос:
— Ну, дозвонилась?
Она торопливо вошла в спальню и увидела, что муж сидит на постели.
— Что, до сих пор занято? — с самым серьезным видом посочувствовал он.
Эти слова произвели на г-жу Мегрэ любопытное действие: она испугалась, уж не бредит ли ее супруг.
— Разумеется, дозвонилась. Еще почти три часа назад.
— Что ты несешь? — недоверчиво вскинулся комиссар. — Который теперь час?
— Без четверти пять.
Мегрэ даже не заметил, как снова заснул, хотя собирался лишь подремать, пока она звонит.
— Где были скачки?
— В Венсене.
— Что я говорил! — возликовал комиссар. Он, правда, никому ничего подобного не говорил, но столько думал об этом, что большой разницы тут не было. — Соедини меня с улицей де Соссэ, два нуля девяносто. Попроси кабинет Коломбани.