Мегрэ и привидение
Шрифт:
— Не исключено.
— Идемте.
Комиссару уже больше не предлагали ни сигар, ни виски. Из любезного собеседника Йонкер сразу превратился в крупного буржуа с замашками вельможи.
— Эту комнату, где я провожу большую часть дня, вы уже видели. Прикажете выдвинуть ящики?
— Не нужно.
— Довожу до вашего сведения, что в правом ящике автоматический пистолет системы «люгер» — память с войны.
И, достав пистолет, добавил:
— Заряжен. В спальне у меня есть еще браунинг, я покажу его вам. Он тоже заряжен.
Это гостиная. Вы, конечно,
Сюда, пожалуйста. Обратите внимание на ковер — вы разбираетесь в коврах?
Пройдемте в столовую. Слева от камина — картина Сезанна, он закончил ее незадолго до смерти.
Эта дверь ведет в небольшую комнату — здесь жена принимает своих гостей.
Зал приемов. Как видите. Карл чистит столовое серебро.
Кухня — в подвале. Кухарка тоже там. Хотите спуститься?
В непринужденности голландца — хотел он того или нет — все время проскальзывали оскорбительные нотки.
— Нет.
— Тогда поднимемся. Эту лестницу перевезли сюда из старинного замка в окрестностях Утрехта. Налево мои комнаты.
Он широко распахнул перед Мегрэ двери, словно маклер по найму квартир, показывающий виллу заезжему любителю.
— Вот еще один кабинет, копия того, что на первом этаже. Люблю книги, да и не могу без них обойтись. В этих папках слева — история нескольких тысяч картин, списки всех их владельцев по порядку и цена, которую платили за них на распродажах.
Моя спальня. На ночном столике — второй пистолет, о котором я уже говорил. Плохонький браунинг калибра 6,35. Не оружие — игрушка, в беде вряд ли поможет.
Все стены, даже на лестничных клетках, были увешаны картинами. Но самые ценные оказались не в гостиной, а в спальне голландца. Сама же спальня с английским гарнитуром и глубокими кожаными креслами выглядела строго и чопорно.
— Моя ванная. Теперь пройдемте на другую половину. Разрешите, я посмотрю сначала, там ли жена.
Он постучал, приоткрыл дверь и ненадолго скрылся в комнате.
— Пройдемте, — сказал он, выходя. — Это ее спальня.
Обои в комнате были атласные, цвета мятой клубники.
— Ванная.
Заглянув в дверь, комиссар увидел ванну из черного мрамора, даже не ванну, а целый бассейн, куда вели несколько ступенек.
— Поднимемся этажом выше. Ведь я обязан показать все, не так ли?
Йонкер открыл еще одну дверь.
— Комната Карла. А дальше его ванная. Заметьте, у него стоит телевизор.
Он предпочитает черно-белое изображение краскам великих мастеров.
Он постучал в дверь напротив.
— Можно, дорогая? Я показываю дом господину Мегрэ, старшему комиссару уголовной полиции. Я правильно вас представил, господин комиссар?
Войдя, Мегрэ невольно вздрогнул. Посреди застекленного ателье он увидел белый силуэт, склонившийся над мольбертом. «Привидение», — молнией вспыхнуло у него в мозгу, — именно это сказал Лоньон».
Одеяние мадам Йонкер по виду напоминало монашескую рясу, а по материалу купальный халат.
В довершение всего на голове ее был белый тюрбан из того же материала. В левой руке молодая женщина держала палитру, в правой — кисть. Ее черные глаза с любопытством смотрели на комиссара.
— Я много слышала о вас, господин Мегрэ. Рада познакомиться с вами.
Отложив кисть, она вытерла руку о свой белый халат, оставив на нем зеленые пятна.
— Надеюсь, вы не знаток живописи. Если да, то, умоляю вас, не смотрите на мою мазню.
Это и впрямь было неожиданно. После стольких шедевров, которыми увешаны стены этого дома, Мегрэ увидел перед собой полотно, испещренное бесформенными пятнами.
Глава 4
Рисунки на стене
В этот миг что-то изменилось вокруг. Мегрэ почувствовал это сразу, хотя и не мог бы сказать, что именно. Все вокруг будто слегка сдвинулось с привычных мест, поменяло обличье. По-иному зазвучали слова, новый, скрытый смысл обрели жесты и движения хозяев. Быть может, причиной тому была молодая женщина в ее необычном одеянии, а быть может, странная обстановка ателье.
В огромном камине из белого камня, потрескивая, пылали поленья, языки пламени напоминали пляшущих домовых.
Теперь комиссар понял, почему занавеси в ателье, которое просматривалось из окон Маринетты Ожье, были почти всегда задернуты. Комната была застеклена с двух сторон, что позволяло выбрать нужное освещение.
Шторы из черного выцветшего плотного репса сели от частой стирки и слегка расходились посередине.
Все здесь казалось неожиданным. Особенно бросились в глаза Мегрэ обе поперечные стены — чисто выбеленные и совершенно голые — и языки пламени в камине, занимавшем добрую половину одной из них.
Когда он вошел, мадам Йонкер стояла с кистью у мольберта — значит, балуется живописью. Но почему же не видно ее картин на стенах? Почему они не лежат на полу или не стоят по углам, приставленные друг к другу, как это обычно бывает в ателье художников? Нет, ничего нет — ни на стенах, ни на отлакированном паркете. Около мольберта на изящном круглом столике — тюбики с красками. Чуть поодаль другой столик из светлого дерева — кажется, первый в этом доме предмет обихода, не имеющий музейной ценности. На нем навалом склянки, жестянки, тряпки. Ну, что тут еще есть? Два старинных шкафа, стул, кресло с полинявшей обивкой.
Мегрэ все еще не мог понять, что именно его здесь встревожило, но был готов к любым сюрпризам. Слова голландца, обращенные к жене, заставили его еще больше насторожиться:
— Комиссар пришел не для того, чтобы любоваться моей коллекцией. Как ни странно, он хочет потолковать с нами о ревности. Его, видишь ли, удивляет, что не все женщины ревнивы.
Это могло сойти за банальность, произнесенную в столь свойственном Йонкеру ироническом тоне, но Мегрэ понял, что голландец подает жене сигнал, и мог бы поклясться, что та едва уловимым движением век дала понять, что приняла это к сведению.