Мегрэ сердится
Шрифт:
Все произошло гак, как было задумано. Я не знаю точно, который был час. Револьвер лежал у меня в сумке.
Я пошла туда. В комнате Малика на втором этаже горел свет. Я позвонила. Он спросил из окна, что мне угодно.
«Поговорить с тобой», — ответила я.
Я уверена, что он испугался. Он просил меня прийти завтра, уверял, что плохо себя чувствует, что его мучает невралгия.
«Если ты сейчас не спустишься, — крикнула я, — я тебя посажу!» Наконец он спустился в пижаме и халате.
— Вы его видели?
— Нет
«Пойдем к тебе в кабинет. Где твоя жена?» «Она уже легла. Думаю, что спит».
«Тем лучше».
«Вы уверены, мама, что мы не можем отложить этот разговор до завтра?» И знаете, что я ему ответила:
«Это тебе ничего не даст, не беспокойся. Часом раньше или часом позже…» Он догадывался… Похолодел, как щука. Я всегда говорила, что он похож на щуку, но надо мной смеялись.
Он открыл дверь своего кабинета и сказал мне:
«Садитесь!» «Не стоит».
Понимал ли он, что я собираюсь сделать? Я уверена, что да. По крайней мере он бросил взгляд на ящик письменного стола, где обычно лежит его револьвер. Дай я ему время, бьюсь об заклад, он стал бы защищаться и, конечно, выстрелил бы первым.
«Послушай, Малик, — продолжала я, — я знаю обо всех мерзостях, которые ты наделал. Роже погиб. Роже — это сын Кампуа, твоя дочь погибла, твой сын…» Услышав слова «твоя дочь», Мегрэ выпучил глаза. Только сейчас он все понял и смотрел на старуху с изумлением, даже не пытаясь его скрыть.
«Так вот. Раз уж так получилось, что из создавшегося положения нет другого выхода и ни у кого не хватает мужества довести все до конца, придется это взять на себя старой бабушке. Прощай, Малик!» И, произнеся это последнее слово, я выстрелила. Он стоял в трех шагах от меня. Он поднес руки к животу, так как я прицелилась слишком низко. Я еще два раза нажала на курок.
Он упал, а Лоране вбежала в комнату как безумная.
«Вот так, — сказала я ей. — Теперь мы можем спокойно дышать».
Бедная Лоране! Думаю, и для нее это было лучшим выходом.
«Если хочешь, позови врача, но, по-моему, это уже бесполезно, — продолжала я. — Он мертв. А если бы был еще жив, я прикончила бы его пулей в голову. Советую тебе провести остаток ночи у нас. Слуг звать бесполезно».
И мы обе ушли. Эме выбежала нам навстречу, а Шарль, стоя на пороге, злобно глядел на нас.
«Что ты сделала, мама? Почему Лоране здесь?..» Я обо всем рассказала Эме. Она боялась такого исхода после нашего последнего разговора в моей комнате. Она боялась, что этим кончится. Шарль не осмеливался открыть рта. Он шел за нами, как большой пес.
Я вернулась к себе и позвонила в жандармерию. Там вели себя очень прилично.
— Так, значит, — вымолвил после недолгого молчания комиссар, — Эме…
— Я оказалась старой дурой: я должна была догадаться раньше всех. Что касается Роже Кампуа, то на этот счет я всегда что-то подозревала. Во всяком случае, картежником его сделал не кто иной, как Малик.
Подумать только, что я была довольна, когда он стал нашим зятем! Он был интереснее других. Умел быть забавным. У моего мужа были вкусы неотесанного буржуа, даже крестьянина, а Малик научил нас жить. Отвез нас в Довиль. Подумайте, прежде и ноги моей не было в казино, и я помню, как он вручал мне первые жетоны для игры в рулетку…
И вскоре женился на Лоране…
— Потому что Эме была еще слишком молода, не так ли? — прервал Мегрэ. — Ведь ей в ту пору было только пятнадцать лет. Будь она двумя годами старше. Роже Кампуа мог бы остаться в живых. Он женился бы на Лоране, а Малик на Эме.
Слышно было, как внизу расхаживают жандармы. В окно комиссар увидел, как группа людей направилась к вилле Малика, где еще находился труп.
— Эме его действительно любила… — вздохнула госпожа Аморель. — Она все еще любит его, несмотря ни на что. А меня теперь возненавидит за то, что я сделала этой ночью.
«Скелет в шкафу»! Если бы в этом символическом шкафу был только один труп робкого Роже Кампуа!
— Когда он решил вызвать брата, чтобы женить его на вашей младшей дочери?
— Кажется, года два спустя после своей женитьбы. Но как я была наивна! Ведь я прекрасно видела, что Эме интересовалась только своим шурином и была влюблена в него больше, чем ее сестра. Люди, не знавшие нас, ошибались. И когда мы путешествовали все вместе, именно Эме называли «мадам», несмотря на ее юный возраст.
Лоране была не ревнива. Она ничего не замечала и довольствовалась жизнью в тени мужа. Эрнест подавлял ее личность.
— Значит, Монита — его дочь?
— Об этом я узнала только вчера. Но есть и другие вещи, такие, что, несмотря на свой преклонный возраст, я предпочла бы не знать.
А этот брат его, Шарль, которого вызвали из Лиона, где он зарабатывал какие-то гроши, чтобы женить на богатой наследнице!..
Знал ли он тогда?..
Конечно! Человек он слабый, покорный и женился, потому что ему велели жениться. Он служил для них ширмой! Роль мужа, которую его заставляли играть, позволяла ему делить с братом состояние Маликов.
Итак, Эрнест имел двух жен, имел детей в обоих домах.
Когда Монита неожиданно узнала, чья она дочь, это переполнило ее таким отвращением, что она решила утопиться.
Я не могу точно сказать, каким образом она узнала правду, но со вчерашнего вечера стала догадываться. На прошлой неделе я пригласила нотариуса, чтобы изменить свое завещание.
— Я знаю: мэтра Балю.
— Я уже давно терпеть не могу Маликов и, странная вещь, из них двоих больше ненавидела Шарля. Почему — и сама не понимала. Мне он казался притворщиком, я была недалека от мысли, что он хуже брата.