Механизм сталинской власти: становление и функционирование. 1917-1941
Шрифт:
Однако иным способом, кроме репрессий, заставить работать крепостных колхозников на земле было невозможно. В боевых операциях под названием «хлебозаготовки», «сеноуборка», «хлебосдача» и т.д. участвовали не только непосредственные представители местной и центральной власти, но и органы суда, прокуратуры, ОГПУ. Органы суда и прокуратуры проводили судебно-карательную политику по делам, связанным с хлебоуборкой и хлебосдачей, регулярно предоставляя в партийные органы сводки под характерным названием «О работе прокуратуры ... по уборке и поставке зерна государству». Со своей стороны регулярные сводки представляли также местные органы ОГПУ. Вот названия некоторых спецсводок Полномочного представительства ОГПУ по Западной Сибири: «О ходе сеноуборки и закладки силоса по Западно-Сибирскому краю», «О колхозном строительстве в Западно-Сибирском крае», «О настроениях делегаток первого краевого съезда колхозниц-ударниц», «Сводка отрицательных фактов настроений в связи с предстоящей хлебосдачей» и т.д. [1025] 27. В каждом полномочном представительстве ОГПУ (с 1934 г.– управлении НКВД) активно действовал экономический отдел, надзиравший за состоянием дел в промышленности и сельском хозяйстве и «раскрывавший» одну «контрреволюционную вредительскую
1025
27 ГАНО, ф. 47, оп. 5, д. 179, л. 156.
1026
28 Из истории карательных органов Советского государства. Документ. публ. И.В. Павловой // Возвращение памяти. Историко-публицистический альманах. Новосибирск, 1994. С. 57-61.
Какова была цена, к примеру, одной хлебозаготовительной кампании 1934 г. в Западно-Сибирском крае, можно судить по следующим данным: только за период с 5 октября по 4 ноября 1934 г. было рассмотрено 180 дел, из них 158 по статье 58–14 Уголовного кодекса «за саботаж в хлебосдаче» и 22 дела по закону от 7 августа 1932 г. По этим делам проведено 108 показательных судебных процессов в сельской местности, 46 процессов – в районных центрах и 26 – в городах, причем выездными сессиями было охвачено одновременно 72 района. Эти процессы рассматривались властью как средство устрашения и своеобразное средство мобилизации населения на активное проведение хлебозаготовительной кампании. За этот период по статье 58–14 было репрессировано 779 человек, из них 194 с санкции Эйхе расстреляны, 225 получили по 10 лет лагерей, 113 – от 10 до 5 лет лагерей, 170 – срок от 5 лет до 1 года, остальные были приговорены к исправительно-трудовым работам без заключения в лагерь. Из 194 расстрелянных 78 были названы кулаками, 36 – социально-чуждыми, причем 30 из них являлись должностными лицами, 37 – единоличниками и 13 были колхозниками. По закону от 7 августа 1932 г. было репрессировано 140 человек, из них 46 – расстреляно [1027] 29.
1027
29 ГАНО, ф. П-3, оп. 2, д. 643а, л. 116. См. подробнее об этом: Павлова И.В. Хлебозаготовительная кампания 1934 г. в Западно-Сибирском крае // Гуманитарные науки в Сибири. 1996. № 2. С. 37-44.
По имеющимся данным, осенью 1934 г., в Западно-Сибирском крае к суду по делам, связанным с хлебозаготовками, было привлечено 7962 человека [1028] 30. Основанием для осуждения были обвинения не только в саботаже или хищении государственной собственности, но и в недоброкачественном ремонте сельскохозяйственных машин или их поломке, в плохом качестве уборки урожая, порче зерна и т.п.
1934 год не был каким-то особенным в этом отношении. Такими методами власть действовала и в предшествовавшие, и в последующие годы. Для сравнения: в том же Западно-Сибирском крае в 1933 г. было осуждено 15 694, в 1935 г.
– 2829, в 1936 г.
– 1371 человек [1029] 31. Уменьшение числа осужденных свидетельствует лишь о том, что колхозники научились приспосабливаться к новой жизни.
1028
30 ГАНО, ф. П-3, оп. 2, д. 647, л. 26.
1029
31 Там же, д. 809, л. 276-277.
Сталинская власть осознавала нежелание колхозников работать на государство. «...Имейте в виду, – наставлял 11 октября 1934 г. Каганович уполномоченных ЦК, командированных на проведение хлебозаготовительной кампании в Западную Сибирь, – что и косовица, и молотьба, и вся работа сейчас в деревне вовсе не носит характера страды (реплика Эйхе: крестьяне разучились страдовать). В Челябинской области я это видел, то же самое, вероятно, и у вас. Ссылки на то, что нет рабочей силы, нет лошадей, нельзя ли перенести сроки уборки. Если бы вопрос стоял о том, что все использовано до ниточки, – то надо было бы рассуждать, как поделить имеющиеся средства. Но беда в том, что колхозник работает на 40 % того, что он может дать. Действительно, даже честные колхозники разучились страдовать. Я пристыдил двоих:
– Как вам не стыдно, как вы работаете?
– Да ничего, работаем.
Скажите честно, разве так вы работали на своем клочке земли?
У него и глаза засветились: конечно, говорит, не так». Однако далее Каганович делает вывод, который только и мог сделать представитель сталинской власти: «Надо ставить вопрос политически. Надо сказать: мы знаем, что есть саботажники... наши позиции сильны, крепки политически, а колхозники нарушают закон, работают плохо, когда государство дает им и машины, и все. А они хлеба не желают сдавать государству...» [1030] 32. Это означало снова действие путем репрессий. Круг замыкался – позитивных экономических стимулов в арсенале сталинской власти не было.
1030
32 РГАСПИ, ф. 81, оп. 3, д. 217, л. 154, 156.
Только при постоянном вмешательстве партийного государства в хозяйственную жизнь, которое носило характер импровизаций и политических кампаний, могла существовать экономическая система во времена Сталина. У этой системы были свои «достоинства», которые и сегодня привлекают внимание некоторых политических сил. Она могла путем грабежа мобилизовать ресурсы на отдельном участке или направлении и сделать рывок, который, как правило, оплачивался не только снижением уровня жизни населения, но и прямыми человеческими жертвами. Поэтому советскую хозяйственную систему, как верно заметил еще в 1930 г. американский экономист К. Гувер, «невозможно анализировать и оценивать без эмоций» [1031] 33.
1031
33 ЭКО. 1989. № 5. С. 45.
Однако
На сталинском языке это был «вопрос о товарности колхозно-совхозного зернового производства». В своем отчетном докладе на XVIII съезде ВКП(б) Сталин произвел расчет товарности сельского хозяйства на 1938 г., взяв за основу цифровые выкладки известного статистика и экономиста B.C. Немчинова. Напомнив, что до Первой мировой войны деревня давала из расчета 26 % товарности производства около 1,3 млрд. пудов товарного зерна, Сталин, исходя из показателя товарности колхозно-совхозного производства в 1938 г. в 40 %, получил 2,3 млрд. пудов товарного зерна, т.е. на 1 млрд. больше, чем до войны. Полученным результатом он остался вполне удовлетворен, о чем свидетельствуют его слова на съезде: «Следовательно, высокая товарность совхозно-колхозного производства является его важнейшей особенностью, имеющей серьезнейшее значение для снабжения страны.
В этой именно особенности колхозов и совхозов заключается секрет того, что нашей стране удалось так легко и быстро разрешить зерновую проблему, проблему достаточного снабжения громадной страны товарным зерном» [1032] 34.
В литературе проанализирован этот пассаж из доклада Сталина. Н.С. Симония заметил, что Сталин здесь «смухлевал». Когда он говорил о товарном зерне довоенного времени, то учитывал только внедеревенский объем продаж (о чем он на этот раз не упомянул). Оценка же товарного зерна в 1938 г., помимо государственных заготовок и государственных закупок, включала также и внутридеревенскую торговлю объемом до нескольких сотен пудов (только теперь в ней участвовали не индивидуальные хозяйства, а колхозники). Поэтому действительный разрыв в уровнях товарности хлеба до Первой мировой войны и в 1938 г., даже исходя из данных самого Сталина, должен быть приблизительно на 400 млн. пудов меньше. Но главное все же в другом. С политэкономической точки зрения Сталин сопоставлял не совсем сопоставимые вещи. Ежегодные государственные заготовки зерна по 1,6–1,8 млрд. пудов во второй половине 1930-х гг. не могли квалифицироваться как товарная продукция, так как изъятие ее у крестьян осуществлялось внеэкономическими способами, что и придавало всему делу ту легкость и быстроту, о которой говорил Сталин, не считая, очевидно, ни за труд, ни за время предпринимавшиеся его аппаратом в течение 11 лет разорение около 19 млн. крестьянских хозяйств, высылку и физическое истребление (голодом или расстрелом) многих миллионов людей и т.п.
1032
34 XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). 10–21 марта 1939 г. Стеногр. отчет. М., 1939. С. 21.
Н.С. Симония обратил внимание еще на одно место в докладе Сталина. Согласно приведенным в нем данным, валовое производство зерна в стране с 1913 по 1938 г. выросло всего на 18,6 %. Согласно статистике за это же время население страны (в границах СССР до 17 сентября 1939 г.) увеличилось на 22,4 %. Получается, что в расчете на душу населения валовое производство зерна даже уменьшилось (примерно с 5,75 до 5,56 ц.). Но если этот показатель уменьшился, а выход зерна из деревни возрос (пусть и не на 1 млрд., как утверждал Сталин, а всего на 600 млн. пудов), то что это означало для крестьянства? Не что иное как ограбление. Н.С. Симония делает верный, хотя и неполный вывод: говоря об обеспечении страны зерном, Сталин имел в виду лишь городскую ее часть, т.е. менее одной трети ее населения. Остальные две трети в расчет просто не брались [1033] 35. Незавершенность такого вывода состоит в том, что при этом не учитывался вывоз значительной части зерна за границу для обслуживания политических целей режима. Тогда проблематично обеспечение зерном и одной трети населения страны.
1033
35 Симония Н.С. Что мы построили. М., 1991. С. 290-291.
В литературе имеются также утверждения о неонэпе в 1932 г., которые основаны во многом на доверчивости историков к официальным документам [1034] 36. Среди них – выступления партийных лидеров на XVII партийной конференции 30 января – 4 февраля 1932 г., конкретные постановления СНК и ЦК от 6 и 10 мая 1932 г. о развертывании колхозной торговли хлебом и мясной продукцией, постановление ЦИК и СНК СССР «О революционной законности» от 25 июня 1932 г. Однако все эти постановления имели пропагандистский характер, так как в действительности не были и не могли быть реализованы. Так, торговля хлебом с 15 января 1933 г. разрешалась колхозам, колхозникам и единоличникам только после выполнения государственного плана хлебозаготовок в масштабе областей, краев и автономных республик, а мясом – при условии выполнения централизованного плана скотозаготовок, а также после образования семенного и других фондов. А так как хлебозаготовители в основных зерновых районах выгребали из амбаров колхозов и колхозников весь урожай до последнего зерна, включая продовольственный и семенной фонды, то практически у последних не было шансов развернуть торговлю хлебом [1035] 37. Как заявил один из колхозников: «На что такое постановление, когда торговать нечем» [1036] 38.
1034
36 Девис Р.У. Советская экономика в период кризиса. 1930-1933 годы // История СССР. 1991. № 4. С. 204-205; Хлевнюк О.В. Политбюро...С. 59. Название книги В.З. Роговина «Сталинский неонэп» (1934–1936 гг.) (М., 1995) имеет скорее фигуральное значение, использованное автором для характеристики обстановки некоторого отступления в политике сталинской власти после голода 1932–1933 гг.
1035
37 Зеленин И.Е. «Революция сверху»: завершение и трагические последствия // Вопр. истории. 1994. № 10. С. 34; Он же. Был ли «колхозный неонэп»?// Отечественная история. 1994. № 2. С. 109, 120.
1036
38 ГАНО, ф. П-79, оп. 1, д. 74, л. 251.