Механизм жизни

Олди Генри Лайон

Спорить никто не решился. Стуча каблуками, молодые люди отправились в долгий путь по винтовой лестнице, ведущей к подножию башни.

– Блюдце, – задумчиво повторил Андерс Эрстед. – Бедная классная дама. А ведь у Торвена еще и сын растет! Кстати, о детях… Вы видели в Ключах того ребенка, Огюст?

Шевалье

вздрогнул. Мальчик трех лет от роду сидит на полу; в ручках – деревянная лошадка, крохотная, с ладонь. На стене – киот с образами. Огромные глаза Пресвятой Девы, прижимающей к груди Младенца…

Рад бы забыть, да нельзя.

– С маленьким Николя все в порядке, – преувеличенно бодро откликнулся он. – Он совершенно здоров. В развитии не отстает от сверстников. Зимой бегает в одной рубашке. Пытались надеть на него зипун, шапку – орет как резаный. Что ж, отстали. Тем паче он ни разу не простудился. Говорят, аппетит плохой. Ест очень мало – хлеб, чай, соленая рыба…

– Внешность? Глаза? Сходство с отцом? С дедом?

Шевалье честно старался вспомнить детское лицо. Тогда, в Ключах, ему почудилось… Он подумал… Нет, память молчала. Зато вдали, у края мира зазвенели хрустальные колокольчики.

– Это кто опять спешитВ нашу компанию, к Маржолен?Это кто спешит сюда —Гей, гей, от самой реки?

– Нет, сходства я не заметил. Ребенок как ребенок. Вам не кажется, что мы сами заводим себя в тупик? Все-таки должна быть грань между наукой и шаманством. Металл, двигатель, электричество… В конце концов, вымерший мегалозаур! – все это есть, оно познаваемо…

– А ваш Прекрасный Новый мир с ромбами и бассейнами – всего лишь сон, – смеясь, подхватил Эрстед. – Сюжет для баллады. У будущей графини фон Торвен наблюдалось психическое расстройство,

излеченное методом шока. Бедняга Волмонтович страдал малокровием. Солнце же, как показывают многократные визуальные наблюдения, вращается вокруг Земли. Знаете, Огюст, в таком случае я предпочту остаться романтиком. Мир сложнее, чем это кажется нам. Жизнь не описать математическим методом, не разложить по пробиркам. Служить прогрессу – не значит замкнуться в границах сиюминутного Познания. Иначе мы возведем не Храм Науки, а очередное капище с фанатиками-жрецами и идолами, вымазанными кровью. Допустим, мы ошиблись. Допустим, вы – нелепый сновидец, а Воскрешение Отцов – мечта, сказка. Но разве такая мечта не вселяет надежду? Встретиться через века! Подняться над Временем, встать над Смертью? Я согласен работать на такую мечту, как Сизиф. Можно сказать, что камень раз за разом скатывается обратно. Но можно сказать, что мы раз за разом поднимаемся на вершину. Что вам больше нравится, Огюст?

Он сорвал галстук, расстегнул ворот рубашки, шагнул к краю башни.

– Смотрите! – рука его указывала вниз, на серебристую сферу. – Еще двадцать лет назад в это никто бы не поверил. Алюминиум не был даже сказкой. Теперь же мы видим своими глазами…

– И с полным основанием можем поинтересоваться: а зачем это нужно?

Академик Ханс Христиан Эрстед выбрался наверх, страдая одышкой.

– Красиво и прочно – это первый ответ. Но за первым неизбежно следует второй. Сейчас эта идея совершенно безумна, поэтому я и позволил себе рискнуть. Желаете знать, что это будет?

Усмехнувшись, академик глянул вверх, в зенит, в небесную синеву – и подмигнул замершему в ожидании Великому ветру.

Отец всех ветров терялся в догадках.

Январь 2008 – январь 2009