Мемориал
Шрифт:
Время показало, что я был прав.
В склепе было холоднее, чем на улице. Ежесекундно содрогаясь, я переоделся в уже успевшую отсыреть цивильную одежду и принялся складывать рабочую в рюкзак.
Внезапно сзади послышался осторожный шорох. От неожиданности я вздрогнул и обернулся. Никого — только моя собственная тень, лохматая и зловещая, мрачно уставилась на меня с кирпичной стены.
Погасив свет, я вышел и захлопнул за собой дверь. На душе, что называется, кошки скребли, но я решил, что мне попросту не хочется перебираться отсюда на Пискарёвку. В самом деле, любому было бы
Последняя мысль вынудила меня улыбнуться. Я навесил замок, с трудом повернул замёрзшими пальцами ключ, засунул его под крыльцо и быстро зашагал на трамвайную остановку.
Может быть, мне только показалось, что из-за ближайшего надгробия меня провожает пристальным взглядом пара синих глаз?
2. ПРОНИКНОВЕНИЕ
Где-то я читал, что в мире практикуется самый настоящий геноцид по отношению к «совам», то есть к людям, привыкшим вставать и ложиться поздно. Якобы, норвежские учёные выяснили, что в странах Скандинавии «сов», представьте, больше, нежели «жаворонков». Тем не менее, работа всех предприятий, учреждений и т. д. как в Скандинавии, так и у нас построена в режиме наибольшего благоприятствования именно «жаворонкам», к числу которых я, увы, не принадлежу. Ну что, скажите, мне с собой поделать, если заснуть раньше двух ночи для меня практически невозможно? Кстати, по гороскопу меня питает энергией Луна — ночное светило… А вот подняться раньше девяти, как правило, возможно, но зато крайне мучительно. Безусловно, когда изо дня в день приходилось рано вставать в Институт, я постепенно привыкал засыпать раньше, но это смахивало на издевательство над личностью. Что-то ломалось внутри меня, организм становился легко подверженным заболеваниям, ослабевала способность мыслить. Всё это очень походило на механизм переучивания левши, которое частенько заканчивается пороком сердца.
Вот и в этот раз, когда проклятый электронный монстр кинжальным воем разодрал на части спящий мозг, я лишь кое-как пальцами разомкнул слипшиеся намертво веки и, ничего не понимая, уставился на жуткие цифры: 07.15. Из замешательства меня вывела жена, замолотившая локтем в мой беззащитный бок.
— Что… такое? — только и смог выговорить я. Светка, приподнявшись, что-то промычала, не открывая глаз, и снова рухнула на подушку. Тоже «сова», она выработала в себе этот рефлекс — будить меня, не просыпаясь самой.
Я вспомнил, что сегодня надо ехать на Пискарёвку и тихо простонал. Это не Институт, не прогуляешь. Пришлось выползать из постели и с закрытыми глазами добираться до ванной. Только холодный душ привёл меня в чувство. И это чувство
Однако эта чушь меня серьёзно обеспокоила. Запаховые аномалии — я что-то читал о них. Что именно — не помнилось, но точно что-то нехорошее. Утро начиналось странно — чем больше я приходил в себя, тем больше мне становилось не по себе.
Провозившись в ванной, я не успел позавтракать. Зато мне удалось собраться, не разбудив детей. Татка мирно посапывала у Светланы подмышкой, а Гоблин спал вполне по-гоблински: ногами на подушке.
Хлебнув напоследок холодного чая с сахаром, я отправился на станцию.
В городе царила белая тьма — нечто среднее между снегом, дождём и туманом клубилось вокруг, заполняя собой черноту январского утра. Подслеповато щурились окнами параллелепипеды блочных домов. Неразличимые глазом островки льда на асфальте норовили подвернуться под ноги.
Серёги на платформе ещё не было. Некоторое время я стоял, вглядываясь в темноту. Во мгле различить что-нибудь было невозможно.
Зелёная одноглазая гусеница бесшумно выползла из тумана и, уже почти остановившись, издала зачем-то протяжный гудок, похожий на крик раненого слона. Люди в испуге шарахнулись от края платформы. Где-то впереди заплакал ребёнок. Выбросив из своего чрева нескольких пассажиров, электричка поглотила толпы других и так же бесшумно скрылась в тумане.
Внезапно пространство вокруг стало вязким, и у меня перехватило дыхание. Земля словно вздрогнула, и я уловил откуда-то издалека даже не звук, а призрак звука, протяжного, полного злобы крика. Липкий беспредельный ужас схватил меня за горло ледяными пальцами…
По опустевшей платформе змеился ветер.
Через мгновение наваждение исчезло, но я почувствовал себя выбитым из колеи и испытал сильное желание вернуться домой. Усилием воли я отогнал его прочь.
Когда появился Сергей, платформа уже снова заполнилась людьми. Увидев меня, он расхохотался. Видимо, выражение лица у меня было довольно-таки идиотским. Страх без причины — признак дурачины?
— Опаздываешь, — заметил я.
— Да? А сколько сейчас времени?
— Сорок две минуты.
— На тридцать семь уже ушла?
— Конечно.
— Странно, — удивился он.
— Что же тут странного? — удивился в свою очередь я. — Семеро одного не ждут.
— Я вышел из дома в двадцать минут.
— И где же ты ходил?
— Нигде, — сказал Серый.
Тогда я ему не поверил.
Пискарёвское мемориальное кладбище, безусловно, произвело на меня впечатление. Гранитный фронтон с высеченными надписями: «Вам, беззаветным защитникам нашим» — с одной стороны и «Жертвам блокады великой войны» — с другой. Приспущенный флаг, вечный огонь, монумент Родины-матери. Впрочем, такое впечатление возникало у меня всегда, когда я здесь бывал, будь то школьная экскурсия, выпускной вечер или собственная свадьба.