Мемуары белого медведя
Шрифт:
Я не хотела проводить вечер с мужем, потому что не пила водку и не играла в го. В этих развлечениях компанию ему охотно составляла секретарша Панкова.
Междумной и зубчатым горизонтом пролегала белая равнина. Я села на твердую заснеженную землю, постелив на нее теплое одеяло. Тоска подошла ко мне, положила подбородок на мои колени и закрыла глаза. Голоса у нее не было. Голос ледяной богини пропал, потому что она не разговаривала уже несколько тысяч лет. Я могла читать ее мысли, они были так отчетливы, будто их записали мягким карандашом на чертежной бумаге.
«Стояла
Этот вопрос поразил меня, и я пришла в себя. Прежде я никогда не ощущала себя медвежьим ребенком. Теперь я снова была собой, была человеком.
Мы с матерью жили вдвоем. Отец, по ее словам, переехал в Берлин. Я не знала этого города, но постоянно думала о нем. Узор на обоях в нашей квартире я помню, а лицо отца — нет.
Однажды я видела свадебную фотографию родителей. В память врезались белые перчатки и кружевная отделка по низу платья невесты, а еще — бутон розы, выглядывающий из петлицы на пиджаке жениха. Возможно, первое время после моего рождения отец жил с нами. Это всего лишь смутное предположение, а не воспоминание. Я не знаю, когда отец поссорился с матерью и бросил нас.
Мама работала в Дрездене на текстильной фабрике. Однажды она перевелась на другую фабрику в Нойштадте и хотела вместе со мной переехать в другую квартиру, которая находилась на окраине города и от которой до новой работы было добираться столько же, сколько от старой. «Оттуда идет прямой автобус», — деловым тоном втолковывала мать, но я сразу почувствовала, что не эта причина подталкивает ее к переезду. Вероятно, тут был замешан сосед, с которым мать иногда разговаривала приглушенным голосом. В любом случае, я не хотела переезжать, не хотела расставаться с мышью, которая жила в подвале.
— Ну что ты, переезд — это к счастью. Новые места, новые звери! — убеждала меня мать.
Она говорила так, только чтобы успокоить меня, но случайно оказалась права. Примерно в километре от нашей новой квартиры располагался знаменитый цирк Саррасани.
Очнувшись от сна, я увидела перед собой спину мужа. Близился рассвет. Маркус повернулся ко мне и спросил:
— А что скажешь о танцевальном номере для вас с Тоской?
— Ты что, всю ночь об этом думал?
— Нет. Вот сейчас проснулся, и в голову пришло. В хореографии мы не сильны, но попытаться стоит.
В течение дня я не могла разговаривать с Тоской о наших сновидениях, потому что у нас не было общего языка, однако по тонким намекам в ее жестах и взглядах я понимала, что она прокручивает в голове нашу ночную беседу.
Я встала напротив нее и взяла за лапы. Танцевальный дуэт из нас вышел бы комичный, потому что Тоска была в два раза крупнее меня. Проигрыватель, который Панков отдал нам на репетиции, оказался еще более плохого качества, чем я опасалась. Пытаясь расслышать мелодию «Ла Кумпарси-та» сквозь треск и шорох, я нечаянно наступила Тоске на лапу. К счастью, она не рассердилась, а, наклонившись, лизнула меня в щеку, которая, вероятно, пахла джемом, съеденным мной за завтраком. Музыка неожиданно умолкла, муж подошел к проигрывателю и пробормотал:
— Ну и ну, редкостная рухлядь.
Я легонько дотронулась до живота Тоски. Он был покрыт жестким толстым мехом, под которым виднелся мягкий слой коротких тонких волосков. Прикосновение навеяло мне воспоминания о моем первом уроке танго. В голове раздался женский голос. Он напевал мелодию и командовал:
— Назад, назад, перекрест и в сторону!
Как звали владелицу этого голоса?
— Теперь поворот и шаг назад!
Я выполняла указания голоса и танцевала. Тоска наблюдала за мной несколько недоуменно, но, когда я потянула ее за лапы, она, не раздумывая, сделала шаг вперед. Я надавила на лапы, и она шагнула назад.
— Перекрест, в сторону, вперед!
Тот урок танго мне преподала одна воздушная гимнастка. Ее мать была родом с Кубы. Мы танцевали, я упала на землю, и наши губы встретились.
Из угла зала на нас смотрел Панков. Я и не заметила, что он тоже тут.
— Танцовщицы из вас, конечно, аховые, но то, как вы держитесь в паре, дорогого стоит. Ха-ха-ха! Впрочем, если танго для вас тяжеловато, вы могли бы играть в карты.
— А может, в го? — оживился мой муж.
— Это та японская забава, за которой ты просиживаешь кучу времени?
— Она самая. Для игры требуются черные и белые камни. Эти цвета как раз подходят нашим участникам. Десять белых медведей — белых камней — борются против десяти черных камней. На эти роли можем взять морских ЛЬВОВ.
— Тогда белые камни съедят черные, и у нас останутся только красные цифры. Кроме того, почему го, а не шахматы? Русские решат, что мы против шахмат, потому что многие всемирно известные шахматисты — русские. Двусмысленности тут ни к чему! Кстати, сегодня сюда заглянет один молодой режиссер, который расскажет нам кое-что важное. Сможешь присутствовать при разговоре? По словам этого режиссера, он раньше работал с Тоской. Вдруг предложит какие-нибудь удачные идеи.
Молодой режиссер по фамилии Хонигберг состоял в комиссии, отбиравшей участников для постановки «Лебединого озера», и предлагал дать Тоске роль, но комиссия не прислушалась к нему. Он и сегодня винил себя за то, что не сумел отстоять кандидатуру Тоски. В те времена Хонигберг служил хореографом в провинциальной балетной труппе. Он сердился на консервативных членов жюри, пытался раскрыть им глаза на удивительный талант Тоски. Он смело заявлял, что не может дальше смотреть на то, как гениальная Тоска вынуждена влачить жалкое существование в тени своих бывших сокурсников вроде госпожи Сороки или господина Лиса, которые смогли построить блистательную сценическую карьеру. Старший из членов жюри напомнил Хонигбергу, что сильное женское тело не соответствует духу времени.