Мемуары дипломата
Шрифт:
Вдобавок к чувству растерянности из-за военного положения, мирная кампания, руководимая графом Витте и его сподвижниками-германофилами, была далеко не успокаивающим моментом. Как я уже указывал в главе XIV, граф Витте всегда считал, что в интересах России — более тесное сближение с Германией, а теперь он открыто утверждал, что Россия ничего не выиграет от продолжения войны и должна заключить мир. В одной из наших бесед с Сазоновым в начале ноября мой французский коллега указал, что пора бы уже царю принять какие-либо меры против этой кампании, принимающей опасные размеры. Сазонов на это возразил, что французский посланник должен сам обратить на это внимание царя и обещал устроить ему для этого аудиенцию. В этой аудиенции, имевшей место неделю спустя, царь не упомянул имени графа Витте, а Палеолог не рискнул заговорить о нем первый.
Нападки графа Витте были направлены главным образом против Англии, почему я и решил поднять брошенную перчатку и сделал это в своей речи в Английском клубе накануне Нового года. "Некоторые известные германофилы, сказал я, —
17
Немецкое отечество, т. е. Германия.
Эта речь имела огромный успех. Она была опубликована в выдержках во всех русских газетах и послужила предметом обсуждения в длинных передовицах, приветствовавших меня за мужество, с которым я вскрыл гнойник, заставлявший Россию страдать. Царь, которого я видел несколько позже сказал мне, что он очень рад, что я был так откровенен.
Эта история имела еще продолжение. Несколько дней спустя меня посетил довольно известный журналист, который сообщил мне, что его прислал ко мне граф Витте, тогда болевший, чтобы узнать, была ли моя речь направлена против него. Я ответил, что на этот вопрос я не могу ответить, так как германофилов в Петрограде много. Каждый из них может задать мне тот же вопрос, и я не могу отвечать каждому в отдельности. Однако мой друг журналист не удовлетворился этим, заявив, что граф Витте настаивает на определенном ответе. Тогда я сказал: "Вы можете передать графу Витте от моего имени, что, когда я произносил свою речь, я имел в виду всех тех, кто говорит указанные в ней слова. Если ему угодно принять это на свой счет, это — его дело".
Глава XVI
1914–1915
Вступление Турции в войну. — Закрытие проливов. — Россия просит санкции возможного присоединения Константинополя. — Мое свидание по этому вопросу с императором. — Переговоры с Болгарией. — Просьба к Сербии об уступках в Македонии. — Союзники и Сербия. — Политическое соглашение с Румынией
Почти немедленно вслед за открытием военных действий Сазонов стал пытаться обеспечить себе сотрудничество или благожелательный нейтралитет тех государств, которые в силу их географического положения и территориальных стремлений могли быть вовлечены в войну. Болгарии в случае победоносной войны, в результате которой Сербия получила бы выход к Адриатическому морю, были обещаны сербские области в Македонии; Румынии была предложена большая часть Трансильвании и северная половина Буковины; Италии были даны обещания насчет ирредентной Италии, а британскому правительству было предложено вести переговоры с Японией. Япония вступила в войну 22 августа, а Румыния выставила предлогом непринятия этого предложения тесную дружбу, долго связывавшую короля Карла и императора Франца-Иосифа. Только после смерти короля Карла, в октябре следующего года, начались нескончаемые переговоры в Бухаресте, и когда Румыния решила выступить, было уже слишком поздно.
Но наиболее важным вопросом для России, особенно после прохождения через проливы «Гебена» и «Бреслау», была позиция, которую примет Турция. В Константинополе начались переговоры с целью добиться нейтралитета ее. Но влияние Германии, усиленное престижем ее побед и присутствием в Константинополе двух ее военных кораблей, перевешивало влияние держав Согласия и, в конце концов, победило. В начале октября проливы были закрыты, а несколько недель спустя два турецких миноносца вошли в гавань Одессы и потопили русский броненосец. Закрытие проливов было для России парализующим ударом. Оставшись только с двумя портами — Владивостоком на Дальнем Востоке и замерзающим на зиму Архангельским портом на севере, — она окончательно была разобщена со своими союзниками на западе. Русскому обществу становилась очевидной необходимость свободного выхода в море, и взоры его обратились на Константинополь, как на самую выгодную добычу войны. Во главе движения была Москва, и царь в своем манифесте, выпущенном после отозвания союзных послов из Константинополя, говорил своему народу, что "непростительное вмешательство Турции подготовит почву для решения исторической задачи, завещанной нам нашими дедами на берегах Черного моря".
В это время Англия вела переговоры с Россией по поводу Персии. Не противясь ни постоянному присутствию русских войск в Азербайджане с целью поддержания порядка, ни их прохождению через Персию в случае нападения на последнюю со стороны Турции, Англия не желала, чтоб Россия нарушила нейтралитет Персии, как это сделала Германия по отношению к Бельгии. Британскому правительству в то же время приходилось считаться с новым положением вещей, созданным выступлением Турции, и с необходимостью удовлетворить, хотя бы частью, стремления и домогательства русского народа. Поэтому я в ноябре получил инструкции известить русское правительство, что, в случае нашей победы над Германией, судьба Константинополя и проливов будет решаться в соответствии с нуждами России. Принятое Сазоновым с теплым выражением благодарности и одобрения это сообщение в силу своей неопределенности ненадолго удовлетворило русское правительство. В течение зимы движение все усиливалось, и в Думе глухие заявления министров о блестящем будущем России на берегах Черного моря были встречены бурными приветствиями.
В начале марта Сазонов говорил французскому посланнику и мне о возбуждении, которое вызывает в стране вопрос о Константинополе и о необходимости его радикального решения. По его словам, царь чувствовал, что после всех жертв, понесенных его народом, он должен без замедления узнать у своих союзников, дают ли они определенное согласие на включение Константинополя в состав Российской империи в случае победы.
13 марта я получил инструкции сообщить лично царю, что британское правительство готово дать такое обещание на известных условиях. Не определив еще окончательно все свои пожелания, оно только настаивает на пересмотре англо-русского соглашения 1907 года и на признании Россией нейтральной зоны британской сферой влияния. Что касается Константинополя, оно ставит условием, чтобы была предусмотрена коммерческая свобода проливов для торговых кораблей и открытый порт для транзитных товаров, перевозимых из нерусских государств, прилегающих к Черному морю, или в эти государства. Кроме того, Россия должна обещать сделать все, что в ее силах, чтобы облегчить участие Румынии и Болгарии в войне против Турции и центральных держав.
Так как царь на следующее утро должен был уехать на фронт, Сазонов любезно устроил, чтобы я мог сопровождать его в Царское и быть принятым в аудиенции вместе с ним в тот же вечер.
Царь принял нас в своем кабинете и после нескольких слов дружеского приветствия обратился ко мне: "Вам нужно что-нибудь сообщить мне?". Я ответил, что мне поручено передать ему кое-что, что, как я надеюсь, ему будет так же приятно узнать, как и мне передавать, а именно, что британское правительство соглашается на исполнение вековых притязаний России на Константинополь и проливы на условиях, которые ему нетрудно будет принять. Затем я перечислил эти условия. Поручив мне передать свою горячую благодарность британскому правительству, царь спросил, каково существующее соглашение насчет нейтральной зоны. Я в общих чертах рассказал об этом соглашении, прибавив, что включение этой зоны в сферу влияния Англии положит конец бесконечным трениям между двумя правительствами и будет шагом вперед по пути к окончательному и дружелюбному разрешению персидского вопроса. Так как царь еще колебался, я осмелился заметить, что год тому назад я не сомневался бы в ответе его величества, если бы я тогда предложил ему Константинополь в обмен на об'явление Россией своей незаинтересованности в нейтральной зоне.
Царь засмеялся и сказал, что я совершенно прав. Когда я спросил, могу ли я сообщить своему правительству, что его величество в принципе согласен на эти условия, Сазонов заметил, что Россия должна получить полную свободу действий в своей сфере; не потому, об'яснил он, что Россия имеет желание аннексировать Северную Персию, а потому, что она желает положить конец постоянным представлениям Англии по поводу ее действий там. Я ответил, что и мы не имеем ни малейшего намерения аннексировать нейтральную зону, и что мы, напротив, стремимся обеспечить неприкосновенность Персии. Это было бы легче достигнуть тогда, если бы честолюбивым русским консулам, как это будет при новом устройстве, было запрещено вести наступательную политику против воли своего правительства. В то же время представители России и Британии в Тегеране могли бы выработать соглашение, по которому Россия получила бы достаточную свободу действий в своей собственной сфере, не нарушая принципа независимости Персии. Затем, обратившись к царю, я сказал, что после войны Россия и Англия будут самыми могущественными державами в мире. С решением персидского вопроса исчезнет последняя причина трений между ними, и мир всего мира будет обеспечен. Царь любезно согласился. Затем его величество уполномочил меня передать, что он в принципе принимает наши условия.
Остальная часть аудиенции была занята обсуждением итальянского требования территориальной компенсации в Далмации и на Адриатическом море. Взяв атлас, царь следил за докладом Сазонова, указывая точное положение каждого упоминаемого города и области с удивившей меня быстротой. Переговоры с Италией осложнялись тем, что некоторые ее требования совпадали с требованиями Сербии. Это был старый вопрос о славянских интересах. В России существовала сильная партия, имевшая среди своих членов таких влиятельных лиц, как великий князь Николай, которая противилась принятию некоторых требований Италии. Они утверждали, что Россия не может позволить Италии занять такое положение на Адриатическом море, которое сделало бы Сербию ее вассалом, и что, если притязания Сербии не будут удовлетворены, мы в скором будущем будем иметь новые затруднения, если не новую войну. Ввиду жизненной необходимости обеспечить участие Италии, я старался преодолеть эти затруднения и заставить русское правительство сделать необходимые уступки. К счастью, Сазонов был слишком широкого ума человек, чтобы напрасно настаивать на этих требованиях, и, подчинив узкие интересы России общим интересам всех союзников, он, в конце концов, принял условия, на которых 23 мая Италия начала войну.