Мемуары разведчика
Шрифт:
Как раз в этом и не был заинтересован Советский Союз. Он выступал за Германию, которая в основу своего существования положила бы идею дружбы народов и борьбы против национализма.
Какого-либо разъяснительного материала разведывательного характера на эту тему у меня не имелось. Мой реферат ничего не мог предложить в этом плане. Но существовали другие, еще более весомые факты, которые я начал целенаправленно анализировать, основываясь на присущих мне тогда позициях.
Утверждения пропаганды Геббельса, что русские сами намеревались напасть на Германию, что Гитлер оказался вынужденным в качестве «превентивной меры» ввести вермахт в действия против России, были явной ложью. Позже, когда вермахт оккупировал западную часть СССР, несмотря на все старания, не удалось обнаружить следов
Какие же цели в действительности преследовали Гитлер и его последователи? Это уже следующий вопрос, который встал передо мной. Я знал тезис о «жизненном пространстве на Востоке», но его последствия тогда мне были неясны. Теперь же, под предлогом разведывательной необходимости, я получил до этого неизвестные мне документы, из которых узнал, что физическое уничтожение миллионов русских, украинцев, белорусов и других «неполноценных в расовом отношении» народов СССР входило не только в расчеты нацистского руководства, но и в непосредственные планы генерального штаба и что при этом войска СС играли особенно преступную роль.
Каждого, кто мог правильно истолковать язык фашистов, он возмущал до глубины души. Но это было не так-то просто. Сегодня, например, мы знаем, что слова «окончательное решение еврейского вопроса» означали массовое физическое уничтожение евреев. Тогда же нам втолковывали, что речь идет об их переселении, чтобы разместить эту «с расовой точки зрения нежелательную группу» на обособленном жизненном пространстве где-то на Востоке. Распространялся даже слух, что ведутся переговоры о размещении евреев на острове Занзибар и создании там для них собственного государства.
Но в отношении Советского Союза отдавались совершенно недвусмысленные распоряжения.
Бесчеловечность фашизма характеризовали, в частности, «директивы по обращению с политическими комиссарами» верховного командования вермахта от б июля 1941 г., в которых содержалось требование убивать всех политработников Советской Армии. Генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель 16 декабря 1942 г. подписал приказ верховного командования вермахта, в котором говорилось: «Войска имеют право и обязаны применять в этой войне любые средства без ограничения, в том числе против женщин и детей, если это ведет к успеху».
Мое состояние было настолько удрученным, что я не берусь сегодня его описывать, поэтому пусть говорят факты… В специальных директивах главного командования сухопутных сил, изданных накануне нападения на СССР в соответствии с «планом Барбаросса», особо подчеркивалось, что война на Востоке должна вестись безжалостно и общепринятые нормы гуманности по отношению к раненым и военнопленным противника, а также к мирному населению могут не соблюдаться.
Эти варварские установки определяли действия главного командования, войск СС и полиции в ходе всей войны против Советского Союза. Хотя и медленно, но я стал понимать, что все это являлось логичным следствием политики, начало которой положило вероломное нападение 22 июня 1941 г.
Превосходство Советского Союза заключалось не в огромных размерах его территории, а в его морали. Поэтому его руководители говорили не просто о Германии, а о фашистской Германии, то есть не ставили знак равенства между немецким народом и немецким фашизмом или Гитлером. Известны слова Сталина о том, что было бы неверно ставить на одну доску клику Гитлера с немецким народом, с немецким государством. Опыт германской истории подтверждает, что гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ, государство немецкое остается. Эти слова Сталина стали известны мне только после войны. В военное время они до меня дойти не могли.
Верный этому принципу, СССР хотел создания единого, миролюбивого, демократического немецкого государства. Таким образом, это была не преходящая, временная тактическая линия, а стратегия Советского Союза, которой он следовал с самого начала. В соответствии
Так выглядел концентрат моих размышлений, ход которым дали события 20 июля 1944 г. Эти размышления, однако, тогда не привели меня к каким-либо практическим действиям, кроме принятого решения добиваться перевода на другую работу. Необходимо некоторое мужество, чтобы спрыгнуть на ходу поезда, если даже ты этого и хочешь. Я не смог этого сделать. Но я приобрел совершенно новую точку опоры в моих взглядах, с высоты которой я мог теперь расценивать события.
Оглядываясь на те бурные и наполненные конфликтами дни после высадки союзников в Нормандии и покушения на Гитлера, я должен сказать, что тогда в моих мыслях впервые возник Советский Союз в качестве выхода, в качестве реальной альтернативы.
Однако вернемся во вторую половину 1944 г. Должен признаться, что, несмотря на мое хорошее знание внешнеполитического положения, я в политическом плане мыслил весьма наивно и во многом руководствовался моими собственными ощущениями. Относительная самостоятельность в моей работе содействовала последнему.
В 1943 г. мой отец рассказал мне, что, как он слышал в церковных кругах, в Германии неизлечимых душевнобольных не только стерилизовали, но и убивали. Тогда я над ним посмеялся, будучи убежденным, что все это дело рук вражеской пропаганды. То же самое я подумал, когда до меня дошли слухи об уничтожении евреев. Мне казалось, что это не может быть правдой хотя бы потому, что в Германии существовала очень большая потребность в рабочей силе. Зачем нужно было убивать работоспособных людей? Но когда я стал получать подтверждения этим слухам из самых разных источников, причем достаточно достоверных, я уже не открещивался от них, я пришел в ужас. Я не имел представления о действительных размерах тех гнусных преступлений, которые были полностью раскрыты только после войны. Если иногда и возникали слухи об ужасающих жестокостях, то во мне все противилось тому, чтобы верить им. Это просто не увязывалось с нашими высокими целями. Как и многие другие, я отмахивался от таких слухов и внушал себе, что все это не иначе как вражеская пропаганда. Если же распространявшиеся только в самом узком кругу близких коллег сведения казались правдоподобными, то я прибегал к успокаивающей мысли, что уж я-то с этим ничего общего не имею. Однако первоначальное восторженное впечатление от разведывательной работы, от добытой информации и ее использования постепенно уступало место осознанию того, что счет за все это будет предъявлен всему немецкому народу, и особенно людям, носившим такую же форменную одежду, как и активно действовавшие преступники.
Когда в послевоенное время, изучая протокол Нюрнбергского процесса над военными преступниками, я попытался представить себе чудовищные масштабы преступлений фашистов, вывод мог быть только один: это никогда, ни при каких обстоятельствах не должно повториться! Я хотел, я чувствовал себя обязанным активно содействовать этому. Но каким образом?
После того как мне стало ясно, что Гитлер и его клика ведут германский рейх и немецкий народ к гибели, надо было что-то сделать, чтобы не участвовать в дальнейшем уничтожении Германии. По моей собственной и добросовестной оценке, большими возможностями для этого я не располагал. Самым лучшим я счел сначала уйти из Главного управления имперской безопасности, добиться моего перевода, а там видно будет. Мне просто не хотелось продолжать сидеть в центральном аппарате, в то время как повозка катилась к пропасти и с каждым днем все быстрее. Внешним поводом могло послужить то, что ожидалось слияние управления «Миль» (управление заграничной контрразведки вермахта) под началом полковника Ханзена и VI управления, в результате чего предполагалось и объединение обоих рефератов по Швейцарии. Как уже говорилось, управление «Миль», несмотря на слово «контрразведка» в его незашифрованном названии, занималось военным шпионажем.