Мемуриалки - 1
Шрифт:
Там я наше еще одного благонамеренного человека.
Этот развил бурную деятельность, решив поставить мне на службу всю мощь современного зуболечебного дела. Он усадил меня в кресло, известив о намерении вырвать несчастный зуб. Но прежде, пообещал мой радетель, он постарается хорошенько его обезболить.
И он постарался на славу. За первым уколом последовал второй, за вторым - третий. За третьим уколом были четвертый, пятый и шестой. Потом был седьмой. Седьмым уколом доктору удалось обезболить весь череп - все, кроме зуба, который торжествовал, и его
Тогда доктор развел руками и вырвал мерзавца. Я подался вперед и впервые за много лет слезы хлынули у меня из глаз.
К вечеру опухоль так и не спала, потребовался компресс, а для компресса мне понадобилась водка, которой тогда, в 1988 году, не сыскать было днем с огнем.
И здесь состоялось мучительное унижение, которое я испытал, останавливая одно такси за другим и спрашивая бутылку. Голос мой сочился елеем, взгляд стал заискивающим, а щека уподобилась документу с семью печатями, дающему право на приобретение запретных товаров. Но мне не верили. Не верили голосу, не верили глазам, не верили флюсу. И, покачав головой, нажимали на газ. Конечно - я же не был их собратом по цеху, потомственным таксистом, которому бы они, конечно, от полноты чувств дали бесплатную бутылку с метиловым спиртом. Они боялись подвоха и провокации.
А в ресторане мне предложили коньяк за 25 рублей, от которого я принципиально отказался, потому что не мыслил себе коньячного компресса пусть его ставят себе саудовские шахи и шейхи, с клизмой того же состава попеременно.
Алкогольный Мемуар
Когда я сидел на даче с ребенком, произошла цепочка алкогольных событий, которыми, несомненно, кто-то управлял. Может быть, это был ангел, а может быть - не совсем ангел. Сразу оговорюсь: ребенок не пострадал, он был сыт, ухожен, умыт, искупан и снабжен большим количеством фантастических историй моего личного розлива. Так вот.
Меня занесло на веранду, я собирался найти рюкзак, сапоги и прочие вещи для похода. Я был сильно урезан в средствах, потягивал легкое пиво и ни на что исключительное не надеялся. И тут же нашел полиэтиленовый мешок, в котором была початая бутылка водки. Ее забыл там мой отчим-невропатолог, который до того оборзел, что стал разбрасывать свои припасы в местах детского пребывания. Естественно, я ее выпил. Утром, проснувшись, я ощутил не то что бодун, а легкий дискомфорт. И подумал: "А была бы еще одна!"
Мечтать не вредно. И я решил проверить чердак. У нас там есть маленькая кухонька с четырехугольным проемом в потолке, а там - искомый чердак, со всяким хламом. Я не однажды там рылся, раз двадцать, но ничего не находил. Но вот: подставил табуреточку, пошарил: ЕСТЬ!
Бутылка коньяка. Я баюкал ее, качал, лелеял, любил ее, я вступил с ней в предосудительную связь, я отпивал из нее по чуть-чуть. В ней осталось две трети, когда я пошел на пляж, заботливо ПОЛОЖИВ ее в холодильник. Когда мы вернулись (а я, когда шел, экстазничал, что вот, коньячок у меня есть), возле холодильника была огромная лужа. Он вылился весь, мой коньяк.
Я сел на табуретку, обхватил голову руками и спросил небо, за что оно так со мною поступает. Ну не последний же я гад, в конце-то концов?
Так я сидел.
Потом я подумал: а не заглянуть ли мне еще на чердак? Вдруг?
Я встал на табуретку и пошарил, точно зная, что там пусто.
ЕСТЬ!
Salut!
Как-то раз, прогулявшись по Петроградской стороне, я вспомнил зачем-то про свою комсомольскую юность - как я в нее вступил. Это тем более странно, что не имеет ничего общего с Петроградской стороной.
Я не советую читать эту историю женщинам, хотя понимаю, что на советы мои плюнуть и растереть. Ну, мое дело предупредить.
Это было в 1978 году, в канун 60-летия ВЛКСМ. Я учился в восьмом классе, и время, стало быть, приспело: пора.
Нас было трое на челне.
Мы прибыли в райком, немного волнуясь. Нет - мы, конечно, не отличались особой идейностью, но и не каждый же день случается сменить агрегатное состояние. В общем, налицо была некоторая торжественность.
В райкоме к нашему появлению уже начали отмечать славное 60-летие. На столе стоял деревянный макет "Авроры", из-под стола несло коньяком. Шумел не то камыш, не то мыслящий тростник.
Нам задали вопрос про какой-то орден и тут же приняли в ряды, не дождавшись ответа.
И мы, как это ни грустно, воодушевились.
Мы вышли в осеннюю морось с распахнутой грудью, не без гордости выставляя на всеобщее обозрение оскверненные лацканы.
На троллейбусной остановке к нам приблизился мелкий, гаденький мужичок.
– Ребята, - сказал он хитро.
– У меня для вас привет от трех лиц.
В нашей памяти еще были живы пионерские приветствия. Теперь, повзрослев, мы приготовились воспринимать приветствия в сомнительном свете комсомольского существования.
– От каких трех лиц?
– спросили мы.
– От хуя и двух яиц, - ответил мужичок.
Тут романтика выветрилась и больше не возвращалась.
Проруха
Никогда не знаешь, как отзовется твое слово.
И не подстелишь соломки.
Несколько лет тому назад мне дали адрес одного литературного критика, в прошлом - сотрудника журнала "Нева", по имени-отчеству "Олег Палыч". Он, якобы, мог посмотреть мои труды и сказать о них что-нибудь вразумительное, а то и порекомендовать солидным людям.
Я, конечно, не возражал.
Олегу Палычу передали несколько рассказов, с которыми он ознакомился весьма оперативно и предложил мне зайти к нему - побеседовать.
Сидя за столом и мягко улыбаясь, он прихлопнул стопку листов ладонью и обратился ко мне так:
– Надеюсь, вы понимаете, что это не для печати.
Я не понимал, но не стал спорить - не стану и теперь, хотя все, что я ему дал, напечатали через пару лет после нашей с ним встречи.
– Вот это, например, - и Олег Палыч ткнул пальцем в мой рассказ "Убьем насекомых".
– Как это нужно воспринимать?