Менделеев
Шрифт:
Обычное плавание через океан 10 дней: нам пришлось употребить 11, потому что около Ньюфаундлендских мелей, которые всегда отличаются неровностями погоды, нас в течение нескольких дней провожал туман такой сильный, что на очень близком расстоянии ничего не было видно в море. Надо было бояться столкновения и приходилось убавлять ход корабля. Обычный ход «Лабрадора» был 13 узлов, т. е. 13 морских миль в час (при 58 оборотах винта в минуту, при диаметре винта 5,68 сантиметров, при 2 500 кило угля в час, при машине в 900 сил и при емкости пакетбота 4 500 тонн), а было время, когда вследствие тумана убавляли ход почти наполовину. Особенно сильны и постоянны были туманы перед Ньюфаундлендской мелью, в том месте океана, которое называется «чОртовой пропастью» (Trou de diable). Во. все время
Прославленный Нью-Йорк в первый момент разочаровал Дмитрия Ивановича. «Когда мы вдвоем (с Гамильяном, спутник Дм. Ив. — П. С.) сели в карету, за которую, надо сказать, заплатили три доллара, чтобы добраться до гостиницы, т. е, проехать версты две, мы были поражены невзрачным видом улиц знаменитого города. Они не широки, вымощены булыжником и чрезвычайно плохо, хуже даже, чем на худших улицах Петербурга или Москвы. Дома кирпичные, некрашеные, неуклюжие и грязные; по самым улицам грязь. Магазины и лавки напоминают не Петербург, а уездные города России. Словом, первое впечатление въезда было не в пользу мирового города с миллионным населением».
Дмитрий Иванович очень быстро ориентировался в чужой стране, языка которой он почти не знал, и принужден был во многом зависеть от переводчика. Тем не менее почти сразу же он сумел выяснить все интересующие его вопросы нефтяной промышленности в Америке и с удивлением констатировать, что «ни с химической, ни с экономической стороны нет еще у американцев ответов на самые первые научные вопросы, относящиеся к нефти».
«По отношению к нефти, — констатирует Дмитрий Иванович, — филадельфийская выставка дала очень мало; выставочные образцы сырой и перегнанной нефти не представляли чего-либо особенно нового, хотя многие образцы и были отличного качества, особенно отличались образцы разных смазочных масел. Только одно было поразительно и составило новость, а именно, завод Алладин выставил сверх обычных продуктов перегонки нефти, т. е. летучих, осветительных и разных родов смазочных масел и парафина, еще особенное вещество желтого цвета, твердое, порошкообразное, плавящееся выше 300° Ц и названное «петроценом».
В своем труде, явившемся результатом поездки в Америку и на Кавказ — «Нефтяная промышленность в Сев. Американском штате Пенсильвании и на Кавказе», Дмитрий Иванович казалось отметил все, что увидал в Америке — так добросовестен он и подробен. Он задел все вопросы, касающиеся промышленности, начиная от рекламы и кончая статистическими сведениями о промышленности и торговле. Не мог он обойти и важнейшего вопроса о происхождении нефти.
У Дмитрия Ивановича была собственная теория ее происхождения, вызвавшая в свое время жаркую полемику. Считалось вполне доказанным, что нефть является продуктом растительных остатков, подвергшихся влиянию внутриземного жара и подземных давлении. Дмитрий Иванович выдвинул теорию не органического, а минерального происхождения нефти. Он считал нефть продуктом действия водных паров на карбиды тяжелых металлов, присутствие которых внутри земли подтверждают геологи (в особенности американский геолог Дене, автор гипотезы о железном ядре земного шара).
В настоящее время органическая теория происхождения нефти считается признанной. Но и менделеевская теория, вызвавшая оживленные споры, была в свое время многими принята Исследования этого вопроса не прекращались и все время в мировой литературе появлялись результаты опытов, то доказывающих, то опровергающих менделеевскую теорию.
Дмитрий Иванович первый из русских ученых вплотную подошел к этой проблеме, первый произвел микрохимическое исследование нефтяной капли (не давшее впрочем результатов) и первый поднял вопрос о
Книга о результатах путешествия в Америку была написана Дмитрием Ивановичем чрезвычайно быстро. Он писал ее в кабинете своей университетской квартиры. Материал был собран, обдуман в дороге и благополучно доставлен в основную рабочую крепость Менделеева. Спокойная обстановка кабинета, резко контрастируя с бурлением только что пронесшихся перед глазами океанов и материков, облегчала работу, способствовала и служила ей. К этому было приложено особое старание хозяина, заботившегося о своем рабочем убежище, как об основном условии работы.
Из кабинета Дмитрий Иванович выходил на лекции, кабинет же был связан с лабораторией, где продолжались опыты над расширением газов, проверкой законов Бойля-Мариотта и Гей-Люссака и где под руководством Дмитрия Ивановича работали: А. Н. Каяндер, над расширением газов от нагревания, над опытами с малым давлением — В. А. Гемильян, а над высокими давлениями — Богусский.
Отсюда же, из кабинета, приходилось иной раз обороняться. Из кабинета, например, последовала ироническая благодарность Дмитрия Ивановича за избрание его в 1877 г. членом-корреспондентом Императорской Академии наук, за «высокую честь, какая не соответствует моей скромной деятельности на поприще наук».
Избрание это, действительно, не соответствовало уже мировой славе Дмитрия Ивановича и было так же нелепо, как в свое время пожалование тридцатитрехлетнего Пушкина камер-юнкерским чином.
Кабинет Дмитрия Ивановича можно видеть и в наши дни. Обстановка та же, стоит в том же порядке в каком она была размещена самим хозяином.
Первая мысль, когда войдешь и осмотришься: как скромен был этот человек, как просты его привычки!
Приглядываешься к вещам и видишь, что форма их, устройство, расположение продуманы до последней мелочи. И все подчинено интересам работы. Нет полированного, нет дорогого убранства. Но множество вещей сделано на заказ. Они удобны в использовании. Их удобство — не комфорт сибарита, однако, удовлетворяет требовательной мысли хозяина: служить работе, облегчать ее, устранять ненужные механические затруднения.
На ручках кресла металлические зажимы для пюпитра на случай, если устанешь писать за столом. Средний ящик стола без переднего борта служил, очевидно, для подручного материала, нижние полки в основании глубже чем в верху. Некоторые выдвинуты в середину комнаты, двусторонние, профиль их — трапеция. От этого они чрезвычайно устойчивы.
Для переноски большого количества книг от полки к столу и назад служили маленькие специально сделанные салазки.
Кресло для посетителя стоит возле письменного стола. Над ним когда-то висела большая керосиновая лампа — Дмитрий Иванович не любил электричества. Забывчивый посетитель частенько ушибался о нее головой.
— Какой же вы естественник! Не наблюдательны-с! — замечал при этом Дмитрий Иванович. Но лампы не перевешивал — удобно светила.
Около же письменного стола, со стороны противоположной ящикам, маленький столик. На нем — хронологический каталог в книге и карточный — в маленьком ящичке. Сличив их, видишь, что вся библиотека строго систематизирована хозяином. А взглянешь на полки — какая странная смесь! Разделы как-будто отсутствуют, названия стоящих рядом книг самым отдаленным образом относятся друг к другу, почти все переплетены по заказу хозяина. Но корешки неожиданным образом порой соединяют в толстый том статистические таблицы, техническую статью и беллетристический очерк путешествия. На кое стоит слово: «Смесь». Хозяин, однако, хорошо знал принцип, организовавший это непонятное гостю сочетание. Библиотека повторяла ассоциации, прочно утвердившиеся в мозгу, имевшие всю логическую закономерность, повторяла извилины мозга. Менделеев не дождался распространения американской десятичной системы каталогизации и придумал свою собственную, которая и хранит до сих пор установленный им порядок. Говорят, что эта система превосходит по удобству и легкости пользования десятичную.