Меньшее зло
Шрифт:
Вот он на крейсере, который чудом не списали в металлолом, обедает с матросами и клянётся возродить славу российского флота. Вот он в пятнистой форме десантника на аэродроме в Ханкале:
— Ребята, — говорит будущий президент, — ребята… Я знаю, что это не по уставу, но и задача сейчас стоит такая, каких ни в каком уставе не прописано… У вас за спиной сто миллионов, их убивают в собственных домах. Такая война. Без объявления войны. Без линии фронта. Вы сейчас не солдаты. Вы — чистильщики. Это очень опасная и грязная работа… Но я прошу вас сделать её на совесть…
Однако в окружившей
А посему следовало ожидать небывалой резни — с массовыми расстрелами, пылающими посёлками, пытками захваченных в ходе зачисток.
И всё же будущий президент повёл себя весьма и весьма осторожно. После громогласных заявлений первых дней, вслед за эпохальным обещанием сделать так, что никто не встанет, он подождал выхода бронированной армады к Тереку через более или менее лояльные федералам территории, а дальнейшее продвижение остановил. Разумно. Потому что на том берегу неизбежна настоящая партизанская война, которую не может вести ни одна регулярная армия в мире. Одна только и могла, но после Нюрнберга к этой методике возвращаться рискованно. И уж можно не сомневаться, что, в случае перехода через Терек, чеченцы постараются обеспечить такой приток похоронок, что нынешний сумасшедший рейтинг быстренько обмякнет и начнёт скукоживаться.
Но на замиренном берегу Терека российская армия чувствовала себя примерно как французы в Москве в двенадцатом году. С одной стороны, что-то вроде произошло, а с другой — ничего и не случилось. Вроде задача и поставлена, а вроде и нет. И воевать не с кем. Французы в похожих условиях разложились быстро. И предполагать, что российскую армию ожидает иная участь, никаких оснований нет.
Это значит что? Пьянство, мародёрство, поборы на блокпостах и облавы с последующим возвратом захваченных — за приличное вознаграждение.
Поэтому в воздухе висело тревожное ожидание. То, что война будет вестись малой кровью и исключительно на чужой территории, народу всегда нравилось. Ровно до тех самых пор, пока не оказывалось, что война уже на пороге, а страна по колено в собственной крови. Тогда и выплеснутся слова про бездарное высшее руководство, про погубленных рязанских мальчишек, паркетный генералитет, спившееся за годы реформ офицерство и грубое армейское воровство.
Отсюда очевидный вывод. Хоть на олигархов и сделана серьёзная ставка и они решают свою задачу в рамках принятой стратегической линии, но туз раскулачивания в рукаве должен быть припасён.
Вполне вероятно, что именно поэтому у Платона временами возникало странное ощущение — будто бы он сам выбирается в президенты России, а не агитирует за исполняющего обязанности Эф Эф Рогова. Во всяком случае,
На прямой вопрос Платон неизменно отвечал:
— Даже как-то странно слышать… У нас президент — всё равно что царь. Захочет посадить, конечно, посадит.
Собравшиеся обменивались взглядами и поощрительно перешёптывались. Им нравилось, что обязательно посадит, если захочет. Вопрос, захочет ли посадить, не задавался, хотя и висел в воздухе.
Ларри держался в тени и к публичной активности Платона, зачастившего на встречи с народом, внешне относился индифферентно. Один из первых таких контактов распорядился заснять на плёнку, посмотрел в ночной тиши, хмыкнул и приказал усилить охрану.
— Можешь объяснить? — требовал Платон. — Ты можешь аргументировать?
— Послушай, — терпеливо объяснял Ларри, — послушай… Я ничего не могу аргументировать. У меня просто воображение богатое.
— Ну и что тебе подсказывает твоё воображение?
— А ничего. Ничего оно не подсказывает. От пули никакая охрана не защитит. Ты знаешь. Я знаю. Все знают. А от дуры защитит.
— От какой дуры?
— От обычной. От купленной дуры. Подойдёт к тебе истеричная баба, начнёт орать. Украл, ограбил, всех убил, войну в Чечне затеял, президента своего ставишь… А потом возьмёт и плюнет тебе в лицо. Кругом, между прочим, телекамеры. Ты что будешь делать? Вытираться? Или тоже в неё плюнешь? Вот за этим охрана и нужна. Чтобы к тебе на расстояние плевка никто не подошёл. Теперь понял?
Платон расхохотался.
— Слушай, всё-таки потрясающая страна. Мы же сами себя из болота тащим. Всю страну. За волосы, как барон Мюнхгаузен. А нам в лицо плюют. Специально для такого случая охрану выставляем. Смешно?
— Знаешь, что я тебе скажу? Не смешно. Вот мне почему-то не смешно.
— Ну и чёрт с ним! Давай свою охрану. Только чтобы не слишком маячили.
Жизнь и вправду покорно следовала за богатым воображением Ларри. На очередной встрече с населением к трибуне, на которой стоял Платон, прорвалась женщина с запиской, стала размахивать ею в воздухе, стараясь дотянуться до оратора. Потом беспомощно обернулась к залу, отыскивая кого-то глазами. Обнаружила не видимый никому контакт, швырнула ненужную бумажку на замызганный пол, повернулась к сцене спиной и завопила хорошо поставленным голосом:
— Зачем ты сюда приехал? Зачем? За твои проклятые деньги убивают наших братьев! Где ты — там война и кровь! Убирайся в Москву, пощади наших мужчин и детей!
Откричав положенное, снова взглянула на трибуну, где стоял бледный Платон, измерила расстояние, плюнула на пол и с достоинством удалилась по направлению к двери с зелёной табличкой «Выход».
Платон среагировал немедленно.
— Давайте вот что сделаем, — сказал он, стараясь перекрыть поднявшийся шум. — Я, конечно же, сейчас уйду. Только не потому, что так хочет эта женщина, а если так скажете вы все. Давайте проголосуем. — На мгновение он замялся и поднял глаза к потолку. — Чтобы было проще посчитать… Кто за то, чтобы наш сегодняшний разговор продолжился?