Мент обречённый
Шрифт:
– А ты сам-то кто? – злобно переспросил Андрей, с ужасом думая, что творится у него на лице. Ведь товарищ держал Тохину ксиву.
– Борисыч, братишке пояснить, кто ты такой? – Стоящий справа человек-кубик грозно приготовил приклад.
– Успеем, Домкрат. Повторяю, ты Грицук? Тоха, услышав свою фамилию, ожил.
– Я Грицук.
– Почему ксива не продлена?
– Не успел.
– Может, ты и не Грицук, а?
– Я Демис Руссос, 'реческий соловей.
– Дай-ка твой телефончик рабочий, проверим,
– Не знаю, – ответил Тоха и продиктовал номер.
Постепенно участники «стрелки» возвращались к светской жизни, приводимые в чувство родными голосами. Борисыч достал из сумочки-визитки трубку и набрал номер, не столько горя желанием установить Тохину личность, сколько поднять авторитет навороченным телефоном.
По мере выслушивания ответа на том конце с его лицом стали происходить чудесные метаморфозы. Ультракороткая прическа на затылке приняла перпендикулярную голове стойку, глаз задергался раненой птицей, а челюсть ушла куда-то влево.
– К… К-какой Харькив?… Он еще раз набрал номер и включил внешний динамик.
Из трубки после третьего гудка раздался вежливый Тохин бас, записанный на автоответчик:
– Здравкуйте. Вы дозвонылысь в виддил внутрешних справ миста Харькива. Оперупов-новаженного крыминального розшуку Грыцю-ка на мисти немае…
– Что за херня? Тоха пожал плечами.
_ Ну, прикололся, подумаешь? Ну, не Харьков… Мой автоответчик – что хочу, то и пишу.
Борисыч швырнул трубку на прилавок и сурово прорычал:
– Ур-р-р-роды! Что, влипли? Ларьки трясем, ксивами прикрываясь?
– Нет, – за всех ответил Андрей. – У нас тут турнир по шашкам на первенство управления.
– Каким еще шашкам?
– Стоклеточным.
– А это кто такой остроумный? Фамилия? (Моча кобылья!)
– Воронов.
– Как насчет понятий, Воронов? Ты на двух стульях усидеть захотел? Так ведь неудобно, свалишься. Задницей ты не вышел. Ты либо мент, либо не мент. Совмещать нельзя. За-падло.
– Я мент.
– А что ж с ларьков сосешь?
– Сосет шлюха. Коктейль через соломинку. Я на заявку сюда приехал. Вон, с мужиками. Наконец разговорился Пахом.
– Что за дела-то? 0-(пи-и-и)-ели?
– Чья территория? – моргнул глазом Борисыч.
Пахом переглянулся с Ермаком.
– Моя, – ответил за них Тоха. – Вон тер-пила стоит. Заяву накатал.
– Писал? – Боец отряда по борьбе с коррупцией грозно взглянул на Мамеда.
Тот едва заметно кивнул и слился со специальными крылышками прокладки «Кэйрфри», изображенной на рекламном щите.
– Материал зарегистрирован?
– Само собой.
– Кто на тебя наезжал, Мамед? Азербайджанец в ужасе повернул голову к Пахому. И по испытующему взгляду последнего мгновенно понял, что до ближайшей молитвы не доживет, если утвердительно кивнет своей мусульманской головой.
– Тут… тут их немае. Тоха гоготнул.
– Земляк.
– А если подумать? Внимательно? Мамед очень не хотел думать внимательно.
– Нет, никого не знаю. Это из мылыции ребята. А бандыты не пришлы, испугалысь, значыт. Борисыч с явным расстройством в душе спрятал трубку в сумочку и приказал Домкрату:
– Отстегни… Картонки свои не оставьте. Он бросил Тохину ксиву на прилавок и встал со стула.
– Значит, слушаем сюда внимательно. Материал завтра пришлете к нам, в отдел по борьбе с коррупцией. Ты, – он ткнул пальцем в хозяина, – тоже придешь. Адрес найдешь в справочном. Все! И запомните, дознаюсь, что скурвились и «крышу» ставите, – пеняйте на себя. Нам предатели не нужны. Они кончают одним и тем же местом.
«Ты, наверное, кончаешь другим», – подумал Андрей.
Дружной толпой отряд покинул ларек, загрузился в «джип» и помчался выявлять новых отщепенцев и предателей.
– Какая сука застучала? – прикладывая холодную банку «Джин-тоника» к распухшей щеке, спросил у коллег Пахом. – Ваши небось?
– Нашим смысла нет, у нас материал заштампован, – защитил честь отдела Грицук. – Это вы, коррупционеры, на чужую землю залезли.
– На свою…
– Какая теперь разница? – развел спорящих Ермак. – Чужой, свой… Теперь это их ларек, бескорыстных наших. Слышь, Мамед. Прими поздравления. Если штукой в месяц отделаешься, считай, повезло. И не вздумай нас завтра вспомнить, сожгу твой колокольчик к черту.
На улице Андрей ощупал лежащего на снегу Палыча. Кости вроде все целы. Участковый стонал и пытался что-то сказать оперу. Да, досталось мужику. Он у дверей стоял, первый удар принял. Лицом, вместо которого теперь кровавый студень. Все, что было вылечено при прежнем начальстве, оказалось выбито при нынешнем. Где-то даже политика.
– Ермак, помоги.
Оперы дотащили раненого товарища до скамейки и нежно усадили.
– Ну, волки… А начальнику я фуфло начищу покруче, чем эти – Палычу. Надо ж так подставить. Ларек сам доил, а на разборку нас отправил. Ты тоже хорош, оперуповноваженный внутрешних справ. Не мог пробить, кому Мамед платит. Я бы знал, что нашему заму, во бы поехал! – Ермак согнул руку в локте.
Тоха виновато пожал плечами.
– Де, де… – задыхаясь, протянул руки к Андрею бедняга Палыч.
– Что, старик?
– Депонент получи… Жене отдай.
– Своей?
– Ох, мудаки…
– Бедненький ты мой. Очень больно? Андрею нравилось, когда его жалели. Особенно женщины.
– Не надо меня жалеть. Пройдет. Пустяки.
Сигарета потухла. Андрей не стал ее оживлять и бросил в пепельницу.
Из приемника фальцетил греческий соловей Демис Руссос.
– Выключи.