Менталисты и Тайная Канцелярия. Дилогия
Шрифт:
– Между прочим, Никодес, барышня фор Циррент там наверняка будет. И на что я точно готов заключить пари - она станет благодарна тому, кто предложит ей беседу как альтернативу танцам.
– Она не любит танцевать?!
– кажется, бедняга фор Виттенц ужаснулся вполне искренне. Впрочем, он тут же объяснил: - Признаться, беседы с нею мне самым досадным образом не удаются.
Ларк рассмеялся, припомнив любимые темы для разговоров барышни фор Циррент:
– Понимаю. А знаете что, граф, присоединяйтесь ко мне, я как раз собирался поболтать с нею в непринужденной обстановке.
– Это будет удобно?
– Вполне. Вы даже обяжете нас: мы не будем казаться влюбленной парочкой. Мне-то не привыкать к подобным слухам, но я не хочу вмешивать в подобное барышню фор Циррент. Ладно бы между нами и впрямь что-то могло быть, но ведь наши ревнивые змеищи возненавидят ее совершенно на пустом месте!
Никодес невесело рассмеялся:
– За ваше внимание ее невзлюбят в любом случае, даже если все внимание будет заключаться в единственном поклоне. Я воспользуюсь вашим приглашением, мой принц. Благодарю.
Женя отложила пачку очередных досье из дядюшкиной коллекции, потянулась, выгнувшись и запрокинув голову, и пожаловалась:
– Как можно это все не просто запомнить, а в нужный момент удачно применить?!
Вопрос был риторическим: услышать ее жалобы было некому. Женя сидела в своей комнате, за окном сумерки плавно перетекали в ночную темень, от лампы на столе падала дрожащая тень. Лампа была масляная, довольно яркая, но все же не сравнить с нормальной электрической, а дядюшкин почерк отличался редкостной убористостью, так что Женя потерла глаза и решила прекращать на сегодня с чтением.
В целом день оказался очень даже неплох. Театр ее развлек, если не спектаклем, так обществом - и то сказать, Нико фор Виттенц со своими залихватскими усами и неловкими ухаживаниями был по-своему забавен, а тетушкины приятельницы со своей любовью к сплетням вызывали на удивление мало раздражения. К тому же ей давно не дарили цветов, обязательная мимоза на восьмимартовском корпоративе не в счет, а розы она любила. Женя осторожно потрогала нежные лепестки, вдохнула насыщенный сладкий запах. Оказывается, розы в этом мире пахнут намного сильней, чем дома. Хотя и дома у свежесрезанных аромат ярче, чем у привезенных откуда-нибудь из Голландии.
Хорошо, что этот цветок ни к чему не обязывает ни ее, ни фор Виттенца. Простой знак внимания, ничего больше. Тетушке Гелли он тоже подарил, та еще посмеялась потом: «Какой коварный юноша, сейчас бы пошли с тобой в кондитерскую, но такие чудесные цветы нужно побыстрее отвезти домой и поставить в воду!».
Так что вместо кондитерской чай пили дома, но так вышло еще и лучше - тетушка вволю посплетничала обо всех встреченных в театре знакомых, а после Женя пересказывала ей «Летучую мышь». Посмеялись вволю.
Женя подумала вдруг, что стала часто смеяться с тех пор, как приехала тетушка Гелли. Даже чаще, чем дома. И давно уже перестала делать внутреннее усилие, чтобы называть домом не квартирку в родном мире, а дом фор Циррентов.
Ее здешней семьи.
Лишившись интернета и прочих благ цивилизации, она приобрела не меньше. А может, и больше. Если рассудить, что там было, кроме ненавистной работы?
За окном внизу простучали копыта и стихли. Женя накинула шаль поверх домашнего платья и сбежала вниз, в большую гостиную - как раз вовремя, чтобы встретить входящего графа. Улыбнулась:
– Дядюшка! Вы сегодня поздно. Все в порядке?
– Не спрашивай, - тот махнул рукой.
– Лучше расскажи, как тебе понравился театр.
– Заварить вам чаю? Тетя, наверное, уже приказала накрывать к ужину. Театр, - она пожала плечами, - познавательно.
– Замечательное было представление, - вошла тетушка.
– Особенно в антракте. Ты голоден, Варрен? Пойдем в столовую. Ты будешь есть, а мы тебе все расскажем.
Рассказывала в основном тетушка; граф отказался от чая и пил вино, но чай Женя все равно заварила, и сидели втроем долго, совсем допоздна. Жене было хорошо. До боли, до щемящей нежности хорошо ощущать себя членом семьи, любимой племянницей, не чужой и не одинокой. Да и к черту этот интернет, в самом деле. Все равно, если в целом, жизнь здесь складывается куда более интересно.
– Деточка, что стряслось?! Все было так хорошо, а ты вдруг плачешь?
Женя торопливо вытерла слезы:
– Нет-нет, все в порядке. Я просто… просто, ну…
– Снова дом вспомнила?
– Нет, - Женя покачала головой.
– По-моему, наоборот… Я вдруг поняла, что больше не хочу вспоминать дом. Поняла, что мой дом теперь здесь, с вами. Ой, вы только не думайте, что… В общем, все правда хорошо, честно, - Женя махнула рукой, запутавшись в несвязных объяснениях.
– Просто вы на самом деле стали мне семьей, и…
Тетушка Гелли обняла ее и почему-то поглядела на дядюшку укоризненно.
– Так, деточка. Ты, главное, ерунды себе какой-нибудь не надумай. О чем вы с братцем по его государственным делам договаривались - это одно. А то, что ты наша племянница - совсем другое, поняла?
– Но это же не на самом деле, - прошептала Женя.
– А какая разница? Если ты так чувствуешь и мы так чувствуем, если мы все хотим быть семьей, кто нам помешает?
– А вы хотите? Правда?
– Еще слово, и я сочту твое недоверие весьма обидным, - проворчал дядюшка.
– Знаешь, Джегейль, твоя тетка Гелли не ошибается, когда дело касается семьи.
Он поставил на стол полупустой бокал с темным, почти черным вином, обошел стол и остановился у Жени за спиной, положив ладони на спинку ее стула. Вздохнул:
– Твое появление в нашем мире было вполне невероятным событием, но то, кем ты стала для нас, наверное, еще невероятнее.
– В нашем мире это называется «оперативная легенда», - проворчала Женя, и вдруг сама заметила, что ее интонации довольно похоже повторяют дядюшкины.
– Знаю, - отозвался тот, - ты рассказывала. Так вот, дорогая племянница, поздравляю - я не просто поверил в собственноручно состряпанную оперативную легенду, мне все чаще кажется, что весь наш мир в нее поверил. И я вовсе не людей имею в виду, а сам мир. Ткань бытия, как выражаются наши маги.