Ментовская крыша
Шрифт:
Мария посмотрела на него с легким удивлением.
– Да ничего ровным счетом не случилось, – сказала она. – Позвонил какой-то психопат и очень вежливо поинтересовался, как мне понравится, если в мое прекрасное лицо плеснут серной кислотой. Я ответила, что мне это совсем не понравится, какая бы кислота для этого ни применялась. И еще добавила, что у меня муж – полковник милиции. Просто для справки.
– И что было дальше? – серьезно спросил Гуров.
– Дальше-дальше… – проворчала Мария. – Да ничего не было. Мне нужно было выходить на сцену. Ты понимаешь, что это значит?
– Я все понимаю, – перебил ее Гуров. – И все-таки – этот тип еще что-нибудь сказал?
– Не
Гуров поймал в зеркале серьезный взгляд Крячко и ответил:
– Мы оба тебе поможем. Только ты должна уяснить себе одну простую вещь. Человек, который тебе звонил, – совсем не дебил. Но, очевидно, большой негодяй.
Глава 5
Ничего удивительного в том, что на домашнем телефоне Вишневецкой стоял автоответчик, не было, но Крячко был страшно разочарован таким поворотом дела. Автоответчиков он терпеть не мог, а к людям, таковые использующим, испытывал недоверие и даже неприязнь. Это техническое новшество почему-то всегда вызывало у него ассоциации со старой детской забавой – в былое время юные остряки частенько развлекались тем, что подбрасывали на тротуар пустой кошелек на ниточке. Доверчивые прохожие с бьющимся сердцем нагибались за ценной находкой, но в самый последний момент кошелек вдруг выскальзывал у них из пальцев и вприпрыжку исчезал в подворотне, откуда доносилось жизнерадостное хихиканье.
Разговор с автоответчиком, по мнению Крячко, был таким же пустым и обидным делом, как погоня за фальшивым кошельком. Поэтому никакого сообщения для Вишневецкой он оставлять не стал, а сразу поехал в адвокатскую контору, где она работала, надеясь перехватить ее там с утра пораньше. Такой вариант показался ему в конце концов даже предпочтительнее, потому что по телефону человек всегда может придумать предлог, как уклониться от встречи.
Поехал он на метро, потому что ночевал у Гурова, у которого и в самом деле нашлась и утка в яблоках, и кое-что еще и тем для разговоров накопилось более чем достаточно, и в результате засиделись они до такой глубокой ночи, что ехать Крячко домой уже не было никакого смысла. А утром, поскольку маршруты у них с Гуровым на сегодняшний день не совпадали, Крячко для разнообразия выбрал пеший вариант передвижения, чтобы разогнать остатки тумана, образовавшиеся в голове после вчерашнего вечера. Денег он взаймы перехватил, и впереди открывалась перспектива пересесть на свой верный «Мерседес». Но прежде нужно было разобраться с Вишневецкой, которая предпочитала общаться с миром через автоответчик.
Вообще-то было немного странно, что человек с такой востребованной профессией, как адвокат, с утра прячется за автоответчик. Крячко предполагал в этом сословии большую открытость. Возможно, причиной было только что пережитое Вишневецкой горе. Не исключено, что она на какое-то время вообще удалилась от всех дел и контактов. В таком случае суетиться было бессмысленно. Однако Крячко предполагал, что Вишневецкая будет вести себя иначе и, наоборот, постарается забыть о своем горе, с головой уйдя в работу. Крячко знал, что в эти тяжелые дни Вишневецкая даже нашла в себе силы посетить прокуратуру, где отвечала на вопросы следователя – правда, судя по протоколу допроса, никакой ценной информации при этом не сообщив. Но следователь следователем, а у Крячко были свои заботы. След преступника искать ему,
Контора Вишневецкой располагалась на Большой Пироговской улице. Когда Крячко добрался туда, рабочий день еще не начался. Быстро выяснив это, он вышел на улицу и расположился неподалеку от входа в здание, надеясь перехватить Вишневецкую по дороге, как только она появится. Разумеется, у Вишневецкой могли быть какие-то свои планы, не совпадающие с планами Крячко, но он решил надеяться на лучшее. Вишневецкую ему доводилось видеть прежде при каких-то, теперь забытых обстоятельствах, поэтому Крячко не боялся спутать ее с кем-то из посетителей.
Крячко достал из кармана сигареты и закурил. В голове у него занозой засел единственный вопрос – кто ведет с ними эту наглую и опасную игру, в которой ставкой назначены здоровье, а может быть, и жизнь Марии Строевой? После вчерашнего рассказа Марии не оставалось никаких сомнений, что все происходящее достаточно серьезно. Им угрожал тот, кто был очень неплохо осведомлен о жизни и делах Гурова. Он бил в самое больное место и вряд ли блефовал – знающие Гурова люди не могли не знать, что на испуг его не возьмешь. Значит, к угрозам нужно было относиться хотя и без паники, но с должным вниманием.
На том они вчера и порешили. Мария, быстро сообразив, что на этот раз оперативники совсем не расположены шутить, не на шутку встревожилась и сама. Чтобы как-то успокоить ее, Гурову пришлось посвятить жену в некоторые подробности дела. Он считал, что, пока они с Крячко не вышли на конкретный след, опасность для Марии существует чисто гипотетическая. Но она должна быть очень внимательна и при малейшем подозрении сообщать о нем Гурову. Опасность, однако, могла бы становиться тем реальнее, чем удачнее действовали бы оперативники. Поэтому на будущее Гуров предполагал и такой вариант, что Марии придется на некоторое время «уйти в подполье», с чем она решительно не соглашалась. Впереди у нее были гастроли и вообще масса планов. Теорию мужа она назвала «пораженчеством», но дала слово, что будет необычайно бдительной и благоразумной.
Это обещание не слишком успокоило ни Гурова, ни Крячко – им было прекрасно известно, что никакая бдительность не защитит безоружного человека от вооруженного, любителя от профессионала. Чтобы как-то контролировать ситуацию, они договорились между собой всячески препятствовать утечке информации на сторону. Гуров считал, что осторожным следует быть даже с Балуевым, возглавлявшим следственную бригаду, – не потому, что не доверял тому, а потому, что не знал, кому доверять не следует. Это было вполне в духе Гурова – жалобы следователей на его самодеятельность и неуправляемость давно стали притчей во языцех. Уходить от щекотливых вопросов и морочить голову работникам прокуратуры Гуров научился в совершенстве. Это происходило не от того, что он испытывал неприязнь к этой категории человечества, а просто в силу его врожденной независимости и особого склада характера. В своей работе Гуров ощущал себя свободным художником, хотя, как и все, носил погоны и любил порассуждать о субординации.
Одним словом, результаты своих поисков они решили держать в секрете, насколько это будет возможно, – до тех пор, пока главные подозреваемые не окажутся в наручниках. Гуров рассчитывал, конечно же, на поддержку начальника главка – генерала Орлова, который всегда понимал его лучше, чем кто-либо, хотя далеко и не всегда одобрял его действия. Однако не было случая, чтобы Орлов отказался прикрыть их своей широкой спиной. Что приходилось генералу в такие моменты испытывать, можно было только догадываться.