Ментовские оборотни
Шрифт:
– Хороший ты человек, – неискренне оценила цыганка. – Ладно, пять рублей.
– Пшла вон! – повторил свое недавнее требование Гриша.
– Зачем не хочешь? – запечалилась цыганка. – Пять рублей – это что, деньги? Я ж у тебя их не ворую, я честно зарабатываю.
– Зарабатывать – это когда честно за работу получать, – наставительно произнес Гриша. – А не когда за вранье.
– За какое такое вранье?! – поразилась цыганка так сильно, будто ей только что бросили в лицо обвинение такое ужасное и такое несправедливое,
– Так ведь врешь, – сказал лениво Гриша.
– Я?!! – еще больше поразилась цыганка, хотя казалось, что лучше, чем в предыдущий раз, оскорбленную невинность сыграть уже невозможно. – Да чтоб я проклята была! – ударила себя она кулаками в колыхнувшуюся грудь. – Чтоб я ослепла!! Чтоб я съела свой язык!!!
Прохожие оглядывались. Гриша подумал, что надо было дать этой дуре пять рублей, чтобы отвязалась.
Он пошарил взглядом по салону, набрал в разных укромных местах горстку мелочи и с раздраженным видом протянул деньги цыганке. Мелочь исчезла в цыганских одеждах так бесшумно и стремительно, что впору было усомниться, а действительно ли Гриша деньги ей давал, или это ему просто привиделось.
Цыганка мгновенно прекратила истерику и сказала деловито:
– Четыре тысячи!
– А?! – дрогнул Гриша.
– Ты разбогател на четыре тысячи, – честно отработала свои пять рублей цыганка. – Я тебя, касатик, вижу насквозь. Ты хороший человек, и я тебе помогу. Дай сто рублей!
– Десять! – малодушно сказал Гриша.
– Давай! – требовательно протянула руку цыганка.
Гриша дал ей десятку, которая мгновенно испарилась где-то в воздухе, как показалось Спиридонову.
– Еще ты девяносто должен, – сообщила коварная цыганка.
Вот так ни за что ни про что по сто рублей в один присест Гриша не дарил никому и никогда, даже гаишникам.
– Дороговато! – оценил Григорий.
– Правда стоит столько, сколько стоит. Особенно если это хорошая правда. Ты на базар приходишь, да? Хурму покупаешь, к примеру, да? Тридцать рублей – хорошая, пять рублей – гнилая. Зачем тебе гнилая, да?
– Я не брезгливый, – сказал святую правду Гриша. – И вообще я хурму не очень как-то.
– Ладно, давай без хурмы. Но ты деньги будешь платить?
– Я тебе пятнадцать рублей уже дал? Сначала пять, потом еще десять. Правильно? – позорно закрохоборничал Гриша. – На тебе еще пять – и это уже будет двадцать. Двадцать – это деньги. Двадцать рубликов на дороге не валяются, согласись, – повел рукой вокруг Гриша.
Гадалка послушно проследила взглядом за движением его руки. Никаких денег на пыльном асфальте действительно не наблюдалось. Это неприятное открытие, по-видимому, подействовало на цыганку.
– Ладно, пятьдесят, – сказала она. – И тогда я твое будущее прозрею.
– А за тридцатку то же самое? – предложил Гриша. – Прозреть, в смысле.
– За такие деньги пускай тебе Клинтон на дудке сыграет, – оскорбилась цыганка.
– Тогда я не хочу!
– Как знаешь!
– Ладно, тридцать пять! – передумал Гриша.
– Давай!
– Но больше никаких доплат! – решил окончательно обезопасить себя от дальнейшего вымогательства Спиридонов.
– Договорились!
– Мамой поклянись!
– Клянусь твоей мамой! – не стала упираться цыганка.
– Моей не надо! – всполошился Гриша. – Своей клянись!
– Ну чего ты привязался? – вдруг озлобилась цыганка. – Ты за тридцать пять рублей мою маму, старую больную женщину, обидеть хочешь? Ты ее видел? Ты ее знаешь? У нее одного глаза нету, так ты еще от нее чего-то хочешь поиметь?
– А с глазом-то чего такое у нее? – хмуро осведомился Гриша.
– Ослепла, – сообщила цыганка. – Она глазом поклялась однажды… Хорошо еще, что не двумя…
– Ну надо же, – пробормотал Гриша.
Он пошарил по карманам, нашел две мятые десятки и протянул их собеседнице. Цыганка благоразумно взяла деньги и лишь потом стала качать права.
– Я не поняла! – сказала она недовольно. – Ты же говорил – тридцать пять!
– Я сейчас тебе дал двадцать и раньше еще пятнадцать. Ты считать умеешь?
– Ах ты, гад! – сказала в сердцах отбросившая всякий политес цыганка. – Чтоб тебе бензином подавиться! Чтоб тебя в машине укачало! Чтоб тебе по счетчику всегда платили!
– Ты полегче на поворотах! – проявил недовольство Гриша.
– И ты меня еще вспомнишь! – посулила цыганка, делая такие страшные глаза, будто не было проклятия более ужасного.
Закаленный в переделках, которыми изобилует таксистская жизнь, Гриша прикинул, чем видение этой цыганки лично ему может грозить, обнаружил, что ничем, и закрыл окошко, демонстративно отгородившись от докучливой собеседницы. Настроение она ему смогла испортить, и теперь должно было произойти что-то очень и очень хорошее, чтобы к Грише Спиридонову вернулось так неожиданно испарившееся ощущение счастья и мировой гармонии.
Счастье явилось Грише в виде неуверенно шагающего по тротуару клиента. Увидев его, своего касатика долгожданного, Гриша пришел в такой восторг, какой прежде в своей жизни он испытал один-единственный раз, да и то очень давно, в детстве, когда отец Гриши, Спиридонов-старший, хотел выпороть сынулю, да не нашел ремня на привычном месте и так удивился отсутствию столь важного в педагогическом процессе инструмента, что экзекуция как-то сама собой отменилась. Ремень в тот раз заблаговременно спустил в мусоропровод сам Григорий, а вот на этот раз он в подготовке не участвовал и счастье пришло к нему само, ножками, хотя и заплетающимися.