Меня создала Англия
Шрифт:
Не радовала даже мысль, что скоро в этот список войдет его собственная компания, в дополнение к бюллетеням Стокгольма, Лондона, Амстердама, Берлина, Парижа, Варшавы и Брюсселя.
Шутка, думал он, потом вопрос о семье; что предложить – сигару или сигарету?
– Вообще-то тут должны ходить катера, – сказал Энтони. – Ты уверена, что их нет?
– Помолчи, – насторожилась Кейт, – это не лифт? – Ей не удавалось скрыть тревогу; она все очень хорошо рассчитала, но по ее голосу он понял, что в Кроге даже она не может быть уверена наперед. – Что ты будешь делать, если он меня не возьмет? – спросил Энтони.
– Что ты будешь делать?
– А-а, – отмахнулся Энтони, – куда-нибудь приткнусь. Велика беда! – Ни дать ни взять бывалый вояка, привычный к длинным переходам со скудным пайком, – такого измором не возьмешь; он вел войну, в которой просто выжить было самой крупной победой.
Бледная, с напряженно застывшим лицом, Кейт притулилась в простенке между книжным шкафом Крога и дверью в его комнату, и он знал, что ей страшно за него. Он хотел растолковать ей, что она напрасно боится, но не знал, как это сказать. «Мне не впервой перебиваться», – нет, не то. Ведь что главное: любой ценой выжить; выпадет маленькая радость – это, считай, уже счастье: неожиданная выпивка, неожиданная девушка. Вот, пожалуй, единственный урок, который он хорошо усвоил в школе. Все плохое рано или поздно кончалось; бывали передышки, выпадали минуты счастья – болезнь, чай в комнате экономки, наказание, после которого ты герой дня. Так на многие годы прививается умение мириться с обстоятельствами, ладить с людьми, довольствоваться походным пайком.
Но Кейт, он понимал, – Кейт иной породы: она всегда к чему-то стремилась, и даже не это (потому что он тоже к чему-то стремился: взять хотя бы его патентованную рукогрейку – он стремился разбогатеть) – нет, главное – Кейт никогда не теряла надежды. А его теплый располагающий взгляд, крепкое рукопожатие и легкая шутка прикрывали разуверившуюся во всем пустоту.
Когда он снова заговорил, в его голосе появились покровительственные нотки, точно перед ним был ребенок, впечатлительный ребенок, фантазерка. – Не трепи себе нервы, Кейт: что скажет, то и будет. Право, не стоит.
Давай отвлечемся. Ознакомь меня с обстановкой. Это его книги?
– Да.
– Он их читает?
– Вряд ли.
– А там что?
– Его спальня.
Не получалось у нее расслабиться; теперь уже он чувствовал себя старше, сильнее, опытнее. Он был в своей стихии, ему не привыкать скрашивать ожидание, с завидной легкостью прогоняя мрачные мысли. В школьной спальне и на подвесной койке он, бывало, обмирал от страха, что кто-нибудь сдернет простыню или в белом полотняном костюме на пароход поднимется таможенник. Но годы научили его быть благодарным за передышку и ничего вперед не загадывать. Сейчас я один в спальне, сейчас мне хорошо на моей койке, сейчас я еще некоторое время с Кейт, с другом. Он толкнул в сторону дверь огромного раздвижного шкафа и обнаружил густую чащу костюмов. – Похоже на лавку старьевщика, – сказал он. – Он что, закупает их оптом? – Он начал считать и на двадцатом бросил. – Материал ничего, но покрой… Этот красный в полоску ярковат, тебе не кажется? Галстуки. Богато, но расцветка… – Галстуки висели пестрой связкой мертвых тропических рыб. – Меня силой не заставишь носить такие, – сказал Энтони. – Беда с иностранцами – не умеют одеваться. Разве ты не помогаешь ему выбирать?
– Нет, у него есть специальный человек.
– Работа как раз для меня, – сказал Энтони. – На одних комиссионных можно разбогатеть. Погоди, он хоть видит материал до покупки? – Он шьет без примерки, – объяснила Кейт. – С него уже два года не снимали мерку. Костюмы присылают партиями, вроде этой. Раз в полгода. – Какой в этом смысл?
– Он покупал только готовые костюмы, когда еще не был богат. По-моему, он ни разу не был у портного. Наверное, он их боится. – Она замялась. – Он застенчивый человек. Его на все не хватает.
– Забавно будет прибрать его к рукам, – сказал Энтони. – Первым делом мы ликвидируем эти галстуки.
– Нет, – оборвала, его Кейт, – нет. – Она стояла у двери в смежную комнату, устранившись от участия в этом непринужденном и дотошном обыске. Он обратил внимание, что на губах у нее нет помады; очень бледные губы, это не шло к ее платью. Может, Крог по старинке не одобряет помаду и пудру? А какое у него право навязывать ей свои вкусы? – и, давая волю ревности, он повторил:
– Мы выбросим этот хлам.
– Оставь его в покое.
Он быстро остыл и слушал голос, защищавший Крога, с грустным чувством, словно его не признал на улице старинный знакомый, прошел мимо, занятый мыслями, в которых не осталось места общим воспоминаниям. Вот Кейт стоит у его постели, треснувший колокольчик звонит к чаю, или в переполненной прихожей говорит ему:
– Ты опоздаешь на поезд. Тебе пора, – или занимает для него деньги, строит планы, решает за него. Интересно, в какую даль отпихнул эти воспоминания Крог? Он обвел взглядом костюмы, галстуки, сталь и стекло его спальни, впервые отметил ее платиновые часы, дорогие серьги. – Верно, – сказал он, – справится без меня. Придется, видно, просить денег на обратный билет.
– Он должен взять тебя, – сказала Кейт.
– Потому что ты его любишь?
– Нет, потому что я тебя люблю.
– Дружок, я этого не стою, – сказал Энтони. – Правду говорят, что кровь не вода. Не будь я твоим братом, ты бы меня просто презирала. – Чушь, – возразила Кейт.
– Как я живу – ты вдумайся: дешевые каморки; ломбарды, вечно без работы, собутыльники заполночь. Тебе повезло, ты от всего этого далека. Ты не отдаешь себе отчета, когда говоришь, что любишь меня. – Серьезность, с которой она слушала, рассмешила его. – Это просто родственные чувства, дорогая моя Кейт.
– Нет, – сказала она, – я тебя люблю. Если он не даст тебе работу, я завтра же вернусь с тобой в Лондон.
– А я тебя не возьму, – ответил он. – Ты будешь скандалить с хозяйками. Что за этой дверью? Его кабинет?
– Нет, – сказала Кейт, – моя спальня.
Энтони вытянул руку и раскачал костюмы:
– Боже, – взорвался он, – этот красный в полоску! Глазам больно. А галстуки! Как можно носить такие вещи? Я бы не доверил такому человеку свои акции.
– А Эрик? – спросила она и, как спичка, вспыхнул, опалив кончики пальцев, и погас гнев. – Почему Эрик должен доверять человеку в чужом галстуке, которого отовсюду увольняли?
– Стоп, – сказал Энтони, – стоп. – Он подошел ближе. – Если бы я захотел жить по-твоему, я бы давно был богатым человеком. Она размахнулась, но с рассчитанной быстротой он перехватил ее руку, страдая и не в силах вспомнить, когда и с кем, черт возьми, он развил в себе эту сноровку.
– Так мне и надо, – мягко сказал он, отпуская ее руку, – я забыл о Мод. – Было наготове и безотказное оправдание. – Я приревновал тебя к этому субъекту. Я тебя очень люблю, Кейт, и поэтому так получается. – Родственные чувства, – грустно поправила она. Он счел за лучшее не спорить. Жизнь коротка – когда тут ссориться? Он мобилизовал весь арсенал умиротворяющих средств. Он забыл Крога, забыл даже Кейт, ее образ растворился, слился с другими, принял черты Мод, Аннет, буфетчицы из «Короны и Якоря», американочки из «Города Натура», хозяйской дочки с Эджвер-роуд.
Конец ознакомительного фрагмента.