Шрифт:
Часть 1
Детство
1. (Не)молочное детство Маугли
Сейчас я называю родителями бабушку и дедушку. Читателей это вводит в ступор, мне задают вопрос: «Как так, а где же мама
Я родилась, росла, ходила в школу в поселке Молочное под Вологдой. Да, я девочка из села и никогда этого не скрывала. Поселок городского типа – все друг друга знают, в основном – простые люди. Я люблю простых людей. Без зацикленности на себе, на деньгах и достатке, без подлости. В их среде я провела свое детство. Наша семья была интеллигентная, но не богатая. Мама, бабушка, дедушка и прабабушка. Прабабушка моя, Илона, была венгеркой, а дедушка – корейцем. Так что во мне смешаны самые разные крови. Мама с папой развелись, когда мне было два месяца, и отца я не знаю, даже не знаю, жив ли он. Кажется, отец связан с криминалом, он до сих пор в федеральном розыске, хотя мы прошли процедуру признания его умершим. Он никак не повлиял на мое воспитание и судьбу.
А маму я любила до потери пульса. Фотографии не передают, какой она была. Она была – праздник. Звезда. Магнит для мужчин. Всегда женственная, в комбинезонах с открытой спиной, длинных юбках. Пышные, вьющиеся черные волосы – мама красила в красный прядки по тогдашней моде. Она даже хромала очаровательно, будто так и надо.
Дело в том, что мама болела всегда, сколько я ее помню. Она не чувствовала ногу ниже колена, и на пятке у нее была незаживающая, круглая, как монетка, язва. Мама обрабатывала ее и заматывала бинтом – эта картинка до сих пор стоит у меня перед глазами.
Я жила то с мамой, то с бабушкой и дедушкой (прабабушка тоже жила с ними), когда мама ложилась в больницу. Каждый Новый год, стоя у по-советски накрытого стола рядом с родными, под мигание елочной гирлянды, я загадывала желание:
– Дорогой Дед Мороз, пусть моя мамочка будет здорова, ну пожалуйста!
У меня было счастливое детство. Особенно по сравнению с другими ребятами из поселка, которых нещадно били, родители которых пили. Я помню свою детскую, тазик с игрушками под столом. Сначала моя комната была с балконом, но потом мы с мамой поменялись, сделали ремонт, и на потолок наклеили светящиеся в темноте звездочки.
Вечером я лежала в постели, смотрела на эти зеленые звезды и молилась Богу. Я просила все того же – чтобы мама была здорова. Ведь она – самое лучшее в моей жизни. А потом я шла в мамину комнату и забиралась в ее постель. Иногда думала: «Маша, ну ты большая, ну хватит спать с мамой», – но я надышаться на нее не могла. Мы были подругами, и при этом я – взрослой, а мама – ребенком.
Когда я была еще детсадовкой, в нашей жизни появился отчим.
Я сразу стала называть его «папой» – несмотря на любящую маму, обожающих меня бабушку, дедушку и прабабушку, я ощущала некую неполноту, не ущербность, а инаковость. У других-то в группе садика были папы, а я своего и не знала.
А маму я любила до потери пульса. Фотографии не передают, какой она была. Она была – праздник.
И вот отчим в первый раз пришел за мной в сад. Он забирал меня с прогулки, был уже вечер, я – в зимней негнущейся одежде, и отчим подхватывал меня
– У меня теперь есть папа! ПАПА!
Маму в очередной раз забрали в больницу. Никто не мог поставить ей диагноз, лечили симптоматически, а я, маленькая, не понимала подробностей. Какая-то инфекция вроде бы. Пока мама лечилась, я жила у прабабушки Илоны.
Это мне не нравилось. Не обожаемая прабабушка, естественно, а то, что квартира ее была не в центре, а на окраине села. И в школу приходилось добираться задворками.
Наверное, из тех времен растет мой страх куда-то пойти и что-то сделать.
Представьте зиму в Вологодской области. Девяностое. ПГТ. Я иду из школы – высокая для своих лет, тощая девочка в шубе, широких штанах и смешной шапке с помпоном. Я отличаюсь от других жителей поселка и чертами лица, и цветом кожи, но не стесняюсь этого. Солнце уже село. Мороз, под ногами скрипит утоптанный снег. Очень тихо, на небе перемигиваются холодные северные звезды. Вдоль тропинки – сугробы, темно-синие в темноте. Редкие фонари дают оранжевые пятна света.
На мне искусственная шуба до пят. Знаете, такие советские шубы, созданные будто для пыток детей – коричневые, негнущиеся, тяжелые, словно рыцарский доспех. Такую шубу я таскала с первого по третий класс, она не влезала ни в один шкафчик в школе. А еще на мне ботинки на 4 размера больше.
В моем раннем детстве мы жили бедно. Отчим практически не зарабатывал, мама выходила на работу, только когда позволяло здоровье. Практически нас содержали бабушка с дедушкой. Когда у меня прохудилась единственная пара обуви, бабушка пошла к соседке и взяла у ее дочери на несколько лет старше меня зимние ботинки. Как я им радовалась! С какой гордостью (у меня снова есть обувь) топала в школу. Нога болтается внутри – ну и что? Зато не надо сидеть дома и тепло.
Бабушка плакала, когда я их надела.
И вот такая нелепая, в огромных ботинках и жуткой шубе, я иду через замерзший поселок.
Мне предстоит пройти через «студгородок» – несколько стоящих рядом общежитий для студентов Молочно-Хозяйственной академии. Все – и я в том числе – знали, что район этот «нехороший». Длинные дома, покрытые облезлой белой штукатуркой, с осыпающимися кирпичами, внушали страх. Почти все время рядом с общежитием – безлюдно, словно в фильме ужасов. Да и не все студенты там были благополучные и адекватные.
Такое окружение закаляет, правда? У тебя есть семья, друзья, и они помогают выстоять против враждебного мира.
В моем раннем детстве мы жили бедно. Отчим практически не зарабатывал, мама выходила на работу, только когда позволяло здоровье.
Я не представляла, что могут сделать со мной студенты, просто боялась – инстинктивно, как зверек. Я вообще была похожа на зверька, не зря бабушка называла меня ласково (и называет до сих пор) «Маугли». Даже внешне я походила на Маугли из мультика – подвижная, худая, смуглая, черноволосая. Общалась я и с девочками, и с мальчиками, но сама, хоть и восхищалась женственной мамой, никогда «принцессой» не была. Я росла пацанкой, любила подвижные игры, выступала в школьном театре и всегда на утренниках играла первые роли.