Меня зовут Гоша: история сироты

Машкова Диана

– Ну что, страшилку хотите?

– Да, да, да!

Мы загалдели радостно, не знали же, что нам покажут. Вот она включает нам видеомагнитофон, и мы замерли с выпученными глазами. Я не помню, как этот фильм назывался, сейчас уже, наверное, никто такое не смотрит, но там настолько все было ужасно. Какая-то жижа, кишки, кровь беспрестанно. Нам было очень страшно. Непонятные перекошенные морды, каждую минуту кто-то кого-то убивает. И вот мы сидели, прижавшись друг к другу, и реально дрожали от страха. У меня до сих пор перед глазами остались картинки, как кто-то кого-то зверски сжирает, кто-то кому-то со смаком отрезает руку, ноги или голову. И все эти люди были какие-то синие, но при этом не мертвецы – полутролли, полу-непонятно кто. Мы потом еще долго всей группой спать не могли, несколько месяцев. Но я уверен, наша питалка и не подумала о том, что после этой

страшилки с нами будет. Ей надо было спокойно чаю попить, с другими воспитателями потрындеть, и чтобы мы при этом сидели тихо, не путались под ногами. Многие воспитатели беспокоились только о том, чтобы угомонить нас в конкретный момент, а что там будет в результате – через день, через неделю и тем более через десять или пятнадцать лет – их не волновало. Они понимали, что не будут всю жизнь за нас отвечать. Поэтому пофиг, что дальше. Но еще раз повторю – таких мы сразу видели и с первого дня не любили. А любили тех, кому было по-настоящему не все равно.

Мужчин среди воспитателей не было. Во всем детском доме мужчинами были только охранники. Они тоже иногда к нам в группу заходили – с питалками чаю попить. И еще приходил муж Натальи Анатольевны. Боже, как он однажды меня напугал! Помню, все пошли мыться, а я еще только собираюсь в душ. Ищу свое ножное полотенце, трусики сменные, еще что-то, и тут неожиданно – ты-дыщ! – в окно мощный такой удар. Я испугался до смерти. Тем более после этого гребаного фильма. А потом еще раз – ты-ды-дыщ! И тут я как заору: «Ведьмаааа!» И со всех ног бросился к воспитательнице, которая в тот день дежурила.

– Наталья Анатольевнааа, там что-то в окно бросается!

– Что?

– Ведьма в окно стучит!

Она ничего не поняла, но все-таки поверила мне.

– Пойдем-ка вместе посмотрим.

Мы пришли в спальню, она открыла окно, выглянула – и давай улыбаться во весь рот. А потом как крикнет в окно:

– Ты мне ребенка пугаешь! Подожди, сейчас выйду!

Оказывается, это муж к ней пришел. Она вышла, открыла ему.

Еще из мужчин к нам приходил дядя Артем, жирный такой огромный охранник, сын питалки из пятой группы, Татьяны Федоровны. У нее как раз были Тимур и Никита. Вот он всегда приходил и орал на нас – его питалки звали, когда мы не слушались. А сама Татьяна Федоровна, кстати, добренькая была. Так что Тимуру и Некиту повезло, жизнь у них шла хорошо. К тому же они были любимчиками у мамы Тани. Вечером, когда все ложились спать, она их звала к себе и подкармливала домашними разносолами – они там и малосольные огурчики, и соленые помидорчики кушали. А еще они все время смотрели телевизор, пока остальные спали. Ну как спали. Лежали и завидовали им белой завистью, слюнями давились.

В третьей группе у нас началась подготовка к школе. Мы сидели, как все нормальные дети, и занимались по тетрадкам, книжкам, палочки какие-то складывали. Еще, помню, там мы дни рождения отмечали. Всегда каждому отдельно, у нас не было такой дури, как во многих других детдомах: «А сегодня мы отмечаем дни рождения всех, кто родился в мае». Это полный бред! Мы обычно собирались, чтобы поздравить, после тихого часа, и всегда ребенку дарили какую-нибудь игрушку, с которой потом играли все вместе. Кстати, своих собственных игрушек или вещей у нас в дошколке еще не было. Одевались мы так – шортики, под шортиками колготки и хэбэшные рубашечки. Когда одежда пачкалась, ее забирали в стирку, а потом шортики, в которых ходил ты, доставались другому мальчику, рубашечка еще одному, а тебе выдавали что-то другое. А вот трусы у нас у каждого были свои, именные. Их подписывали нестираемым маркером. У меня на попе, на трусах, было написано «Гриша».

Но хорошего много было. Мы, например, любили моменты, когда всей группой ложились на пол и смотрели телевизор. Помню, у нас был огромный барсук – игрушка такая прикольная, в красных штанах, – вот он лежит, и мы такие вокруг него. Маленькие спиногрызы. Смотрим КВН, «Кривое зеркало» или еще что-нибудь смешное – Лариса Юрьевна это любила. Она тоже вместе с нами сидела, только на диване, а мы занимали очередь, чтобы ее причесать. Нам разрешалось прически ей делать, и это было очень прикольно! Мне нравилось трогать ее волосы, приглаживать, заплетать. Такой кайф! И вот однажды, когда подошла моя очередь, я решил проявить чуть больше фантазии. Стою у нее за спиной и думаю: «А что, если сделать вот так и вот так?» – волосы приподнял, открыл ей шею – «Должно быть нормально». Еще раз проверил, точно хорошо.

– Эй, – я шепотом подозвал Макуху, – принеси мне ножницы.

– А где они? – он даже не спросил зачем.

– Там, у нее в столе, – говорю. А сам продолжаю расчесывать, наглаживать. Полные штаны счастья. Но только мне ножницы принесли и я начал стричь, как питалка очнулась, оторвалась от телевизора.

– Гынжу, что ты там делаешь?

Отогнала меня и что-то там быстро сделала со своими волосами, заколола, и я остался ни с чем. А мне так нравилось! Я потом даже в старших классах хотел из-за нее парикмахером стать. Курсы прошел бесплатные, которые нам в баторе проводили, и конкурс парикмахерский выиграл. Так что у нас реально были нормальные питалки, мы их любили. В новой группе у нас было четыре комнаты. В одной у питалок была переодевалка и что-то типа комнаты отдыха. В другой комнате девочки спали. Еще в одной мы с Павликом были. А в последней жил Дима – еще один мой друг на всю жизнь – и другие мальчики. Диму я как раз встретил в третьей группе, там же познакомился с его братом, Даней, и еще одним мальчиком, Максимом. Он был темноволосым, с квадратным лбом и страшно умным. Все время с книгами сидел, раньше всех научился читать. И еще у нас в третьей группе были девочки Яна и Лиза, которых быстро забрали. Все дети пришли в эту группу из приюта, но кто и как попал в приют, я не знаю. В общем, получается, в третьей группе у нас были я, Павлик, братья Дима и Даня, Максим, Яна и Лиза.

Лиза была толстая, рыжая, противная такая. Но ее почему-то забрали в Америку. Все это реально как по щелчку произошло. Я даже не помню, как она исчезла – взяла и исчезла, вот и все. То ли в тихий час, то ли сразу после. Нам никто не говорил: «Дети, Лиза уезжает навсегда, попрощайтесь с Лизой». Ничего подобного. Просто была Лиза, и вот ее не стало. Я только потом уже, когда вырос, узнал, что ее удочерила семья из Америки. Потом так же и Яну забрали. Не знаю, кто и куда. В голове у меня только одно отложилось: вот мы празднуем чей-то день рождения, водим хороводы. А потом празднуем следующий день рождения, и Яны с Лизой уже нет. Я не завидовал им. Не думал в те моменты, что мог бы и сам уйти. Просто становилось грустно оттого, что кто-то покидает группу. Вот мы вместе играем, тусим, и вдруг – он или она пропали. Куда делись? Неизвестно. Это раздражало, потому что полная неизвестность. А вдруг завтра кто-то еще так пропадет? Вдруг это будет мой лучший друг? И опять никто ничего не объяснит.

Из дошкольного корпуса мы никуда не выходили. Улицы и дома за забором детского дома видели только те, кого забирали в гости – как, например, меня. А все остальное время мы ездили на детдомовском автобусе, если куда-то спонсоры приглашали. В Макдаке несколько раз были. Однажды нам там выделили отдельную детскую комнату, какой-то праздник у нас был, что ли. И нам носили детскую еду, а мы такие радостные, все это ели и бесились от счастья. Нас потом наказали за то, что мы плохо себя вели – кидались друг в друга стаканчиками, все перевернули вверх дном. Еще нас возили в цирк, в зоопарк. Точно помню, что был в цирке на проспекте Вернадского. Нас загружали в автобус, прямо во дворе детского дома, мы ехали, потом выходили у цирка, строем шли ко входу, проходили на места, смотрели представление, и так же обратно – строем. Об общественном транспорте я тогда почти ничего не знал. Не знал, что такое метро, как оно называется, на троллейбусах, трамваях не ездил и названий их тоже не знал. Только видел, что ездят они по дорогам, когда с тетей Ирой домой к ней ходил. Кажется, пару раз мы катались с тетей Ирой на автобусе – в зоопарк ездили или куда-то еще, точно не помню.

В третьей группе, в пять лет, я попробовал первую сигарету. Видел, как питалки курили, а потом выкидывали бычки, не затушив. И я тут как тут: «Интересно, что это такое? Как это делается?» Поднял окурок, это была тонкая сигарета, розовая, и докурил. Не по-настоящему докурил, так, баловался. Дым в легкие не затягивал, а просто в рот набирал. И вот с того раза я стал подбирать бычки. Если видел, что валяются, обязательно поднимал и пробовал. Даже не знаю, зачем мне тогда это было надо. Наверное, просто такой возраст, что хотелось копировать взрослых.

И еще в то время стало интересно, чем девочки отличаются от мальчиков. Тем более в третьей группе нас уже разъединяли, чтобы мыться. Мальчики мылись отдельно, девочки отдельно. Раньше-то мы мылись все вместе, и вопросов не возникало. Точнее, возникал один вопрос, но совсем примитивный, и ответить на него никто нам не мог.

– А почему это у меня что-то свисает, а у тебя нет? – спрашивал я у девочки, которая стояла рядом в душе. Это года в три-четыре.

– Не знаю, – удивлялась она. Девочки сами не понимали разницы.