Меняю колоду!
Шрифт:
Подробно останавливаться на всех обязательных для изучения предметах не стану ибо муторно и малоинтересно для широких народных масс.
К середине мая все студенты кроме нашего потока успели сдать зачетную сессию, а к концу месяца и экзаменационную. А еще через неделю территория университета будто вымерла. Первокурсники дружно отправились в полевые лагеря для прохождения учебной практики, лютики-цветочки собирать, лягушек и мышей для экспериментов отлавливать, огнешары учиться запускать, тучи разгонять или наоборот, конденсировать влагу из воздуха, ну и так далее в том же духе. Студенты старших курсов разъехались по всему царству-государству Российскому, кто на производства, кто по войсковым частям, кто по госпиталям,
К нам же мученикам науки, прибывшим в университет в середине учебного года, вся эта кутерьма никакого отношения не имела. Мы по-прежнему посещали лекции и семинары, корпели в лабораториях и нервно перелистывали конспекты, готовясь к скорым и неминуемым испытаниям.
Интермедия № 2
Кабинет главы рода Демидовых. В кабинете двое: отец и старший сын.
— Олег, до меня дошли слухи, — голос главы рода Демидовых Павла Афанасьевича был непривычно резок, — что ты ведешь переговоры с хитровским отребьем…
— Но, папа…
— Ни слова более, сын. Я недоволен твоими сомнительными связями. Объяснись, пожалуйста.
— Да, я все расскажу, отец, — юноша посмотрел в глаза родителю твердым взглядом уверенного в правильности своих действий человека, — я примерно догадываюсь, откуда тебе стало известно о моих переговорах с Шестопером главарем одной из банд Хитрова рынка. Завербовал кого-то из моих дружков-приятелей, ну и пусть. Я тебе вот что скажу: мне больно каждое утро просыпаться с мыслью о нанесенном каким-то грязным крестьянином лично мне и всему нашему роду оскорблении. Единственное мое желание на данный момент отомстить. Отомстить так, чтобы другим неповадно было.
— К твоему сведению, — глава рода насмешливо посмотрел на сына, — этот, как ты выражаешься, грязный крестьянин, уже заработал на своих песенках более миллиона рублей. А что ты, мой мальчик, сделал для прославленного рода Демидовых? Пока что от тебя одни убытки. Десять миллионов на твое обучение опустим — это святое, а вот Кварцевая Химера, артефакт из Утяшевской Прорвы, главное украшение нашей коллекции, коим пришлось пожертвовать, чтобы Блинов согласился не доводить дело до судебного разбирательства — вот это невосполнимая потеря. А собутыльники твои нищеброды, за них также пришлось расплачиваться из казны нашего рода, чтобы языками не мололи где ни попадя. Я, конечно, понимаю, сын, обида и всё такое прочее, и ты как человек взрослый, имеешь право поступать так, как тебе заблагорассудится. Но… я все-таки посоветовал бы повременить с расправой над Зубовым.
— Папа, — голос наследника рода Демидовых едва не перешел на крик, — ну не могу я больше терпеть это позорище! К тому же, Шестопер обещает все проделать тихо и гладко. Подловят гаденыша в укромном месте, когда тот наконец высунет нос за стены универа, гирькой по башке… Я ему только в бесстыжие зенки гляну, чтобы знал, благодаря кому собачью смерть принял. Затем медленно сожгу, начиная с пяток и выше, чтобы как можно дольше мучился. В конечном итоге, костей от него не останется, я все-таки боевой стихийник и не из самых последних в университете.
— План, конечно, неплох, — боярин задумчиво почесал до синевы выбритый подбородок. — И все-тики на душе у меня отчего-то неспокойно. Так тяжко, как не было в ту пору когда с Голицыными конфликтовали за калифорнийское золото. А вдруг, Зубов ректорская креатура.
На что наследник рода, хищно осклабившись, сказал:
— С чего бы ему быть человеком Блинова, чай не выдающийся маг и не отпрыск знатного рода. Уверяю, отец, все будет шито-крыто, комар носа не подточит. А с Шестопером и его людьми сам потом разберусь. Чтобы уж совсем концы спрятать, устрою им аутодафе. Таким образом, никто кроме нас с тобой не будет знать об обстоятельствах произошедшего. А подозрения и догадки… так что нам с того? Главное доказательства, а их, уверяю, не будет.
— Выходит, ты все уже для себя решил, сын, — не спросил, констатировал Павел Афанасьевич.
— Да, отец, и ничего менять не собираюсь.
— В таком случае, свободен. Чтобы не сглазить, удачи тебе не пожелаю, а пожелаю ни пуха ни пера.
— К черту! — с радостной улыбкой на посветлевшем лице, рявкнул Олег.
Глядя в спину удаляющемуся сыну, в голову Павла Афанасьевича неожиданно вкралась мысль: «А ведь когда-нибудь, он и со мной так же… ну чтобы все шито-крыто. Нет, такому род доверять нельзя, уж очень резок в желаниях и строптив, к тому же, не очень умен. Пустит по ветру все, что наживалось многочисленными поколениями предков. Благо есть, кому кроме этого торопыги передать бразды правления. Ладно, пусть для начала расправится с Зубовым, а там посмотрим, как с этим юношей поступить дальше».
Глава 11
Конец мая ознаменовался и для нас окончанием учебного процесса. Чем ближе к началу зачетных и экзаменационных испытаний, тем народ становился все более и более нервным. Озабоченного студента с раскрытым конспектом или учебником в руках можно было встретить едва ли не повсюду. В связи с теплой солнечной погодой, многие разбредались по парковой зоне и, пристроившись на ковриках в тени цветущих деревьев, штудировали учебные материалы.
Что касаемо меня, я ничуть не парился ибо чувствовал себя вполне подготовленным по всем предметам. До начала первого зачета для допуска к экзамену по общему курсу алхимии оставался один день. Хотя какой на фиг зачет, скорее отчет по лабам перед профессором алхимфака Вдовиным Юрием Васильевичем. Магистр добрейшей души человек, если, конечно, ты в достаточной степени ориентируешься в его предмете. У меня с алхимией абсолютные Мир! Дружба! Жвачка! А вот мои друзья не особо с ней ладили, поэтому основательно оккупировали нашу комнату и штудировали, штудировали, штудировали. Поскольку все необходимые формулы, формулировки, а также описания процессов крепко-накрепко запечатаны в подкорковой части моего мозга, решил прогуляться по свежему воздуху.
Иду, значит, по тенистой аллее, наслаждаюсь запахами цветущей сирени, любуюсь облетающими лепестками яблонь. Красотища! Тут мне в голову пришла отличная идея. Около полугода в Москве, а еще ни разу не прогулялся по её улицам. Интересно пройтись, посмотреть хотя бы для сравнения, что тут да как. Заодно по магазинам прошвырнуться, чего-нибудь сладенького друзьям прикупить для стимуляции активности мозговой деятельности.
Пошел в учебную часть первого курса МУМ. Там тишина и покой, лишь инспектор по общим вопросам Лариса Юрьевна Полежаева усердно обрабатывает пилочкой идеальные коготочки на руках. Войдя в кабинет, сделал характерный жест, подсмотренный в гайдаевском фильме «Двенадцать стульев», это когда Остап делает вид, будто ослеплен красотой и нарядами Елены Щукиной, иными словами, людоедки Эллочки.
— Лариса Юрьевна, вы как всегда неподражаемы и ослепительны!
Ага, щаз, прям так и прокатило. Младший магистр ментальной магии отложила инструмент в сторонку и посмотрела на меня с нескрываемой укоризной в огромных серых глазищах по которым сохнет половина парней нашего первого курса и значительно большее количество старшекурсников. Если объективно, у этой вполне еще юной мадам все остальное кроме глаз также что надо: и ножки ровные, и попа приятная глазу самого тонкого ценителя, и осиная талия, и грудь размера эдак четвертого идеальной формы, и шея, как выражаются некоторые поэты, лебединая, и головка красивая, лицо с идеальными чертами в обрамлении светло-русых волос, уложенных в замысловатую прическу. Красавица, слов нет, и если бы не моя Исидора… Однако прочь из головы всякие левые мысли, я сюда не за этим.