Мэри Бартон
Шрифт:
– Неужто вы так ни разу там и не были за все эти годы? – спросила Мэри.
– Что поделаешь, милочка: то одному я нужна была, то другому, да и без денег куда же я поеду, а ведь я, случалось, очень бедствовала. Том, бедняжка, был изрядный бездельник, и ему вечно приходилось помогать, да и от его жены (бездельники всегда женятся намного раньше степенных людей) толку было мало. Она все болела, а у него все что-то не ладилось, так что и рукам моим дело находилось, да и деньгам тоже, коли уж на то пошло. Умерли они в один год, оставив сынишку Уилла (вообще-то детей у них было семеро, да только шестерых господь прибрал), про которого я вам рассказывала. Взяла я его к себе, ушла из-за него с места; и хороший же был он мальчик – вылитый отец с виду, только куда серьезнее. Серьезный-то он был серьезный, а вот ничего я
[20] Остров Мэн– остров между Англией и Ирландией, в 110 км от Ливерпуля.
[21] Я… послала Уилла в Ранкорн по Герцогскому каналу, чтобы он моря попробовал… –Ранкорн – небольшой городок в устье реки Мереей, в 25 км. от моря; его соединяет с Манчестером речной Герцогский канал длиной примерно в 30 км. Таким образом, за время своего короткого плавания Уилл ни разу даже издали не видел моря.
[22] …в Южную Америку – по ту сторону солнца, как мне сказали. –Это замечание Элис не так бессмысленно, как кажется. Поскольку в Англии солнце видно в южной части небосвода, а в Южной Америке – в северной, у невежественного наблюдателя действительно может сложиться впечатление, что при плавании на юг корабль проходит прямо под солнцем и оказывается по другую его сторону.
Мэри искоса взглянула на Маргарет, желая узнать ее мнение о познаниях Элис в географии, но Маргарет сидела с таким спокойным и серьезным видом, что Мэри усомнилась, знает ли что-нибудь она сама. Правда, и познания Мэри в этой области не отличались такой уж глубиной, но она, по крайней мере, видела глобус и знала, где найти на карте Францию и все континенты.
Кончив свой долгий рассказ, Элис умолкла и погрузилась в раздумье; молчали и девушки, полагая, что она углубилась в воспоминания о родном доме и о своем детстве, и не желая ей мешать. Но она вдруг вспомнила об обязанностях хозяйки и усилием воли заставила себя вернуться к настоящему.
– Послушай, Маргарет, ты должна спеть Мэри. Сама я в музыке ничего не смыслю, но люди говорят, что Маргарет удивительно хорошо поет. Я знаю только, что всегда плачу, как она запоет про Олдхемского ткача. Спой нам, Маргарет, будь умницей.
Слегка улыбнувшись, словно ее забавлял выбор Элис, Маргарет запела.
А читатель знает эту песню? Думаю, что нет, если, конечно, он не родился и не вырос в Ланкашире, потому что «Олдхемский ткач» – ланкаширская песня. И уж лучше я приведу ее здесь.
ОЛДХЕМСКИЙ ТКАЧ
I
Я ткач, каких много, бедней меня нет,
Мне нечего есть, я разут и раздет,
Заплатанней в мире не сыщешь штанов,
Все пальцы глядят из худых башмаков.
Доли тягостней нет,
Чем явиться на свет,
Чтобы биться как рыба об лед.
II
Мне Дикки не раз и не два говорил,
Что,
Язык прикусил я, но все ж – не совру -
От голода скоро, наверно, помру.
Старый Дикки, брюхан,
Вечно сыт, вечно пьян,
Никогда за станком он не ткал.
III
Все туже затягивал я ремешок,
Все думал: «Ну, вот и последний денек».
Забывши о вкусе картошки и круп,
Из свежей крапивы варили мы суп.
И, поверьте, не лгу,
Отыскать я могу
Сколько хочешь таких же, как мы.
IV
Натравил старый Билли судейских на нас
Забрать за долги и кровать и матрас,
Да промаху тут старый лавочник дал -
Вечор все пожитки хозяин забрал.
Ничего в доме нет,
Лишь один табурет,
На котором мы с Марджит сидим.
V
Судейские смотрят – две крысы на вид.
«Зазря мы явились, – один говорит,-
Одна паутина висит по углам».
«Входите, – сказал я, – мы рады гостям».
Но судейский в ответ
Сразу хвать табурет,
И мы с Марджит слетели на пол.
VI
Ну, Марджит, благую избрали мы часть -
Ведь ниже теперь нам уже не упасть!
И, значит, с любой переменой теперь
Не горе, а радость войдет в нашу дверь!
Нет ни мяса у нас,
Нет ни дров про запас,
Эх, была ни была – все одно!
VII
А Марджит в ответ: будь у ней что одеть,
Пошла б она в Лондон, довольно терпеть!
А если бы нам и король не помог,
Она б, замолчав, умерла, видит бог!
Нету злобы у ней
Против знатных людей,
Но она хочет правду найти.
Поется эта песня на очень монотонный мотив, и очень многое зависит от того, сколько чувства и выразительности в нее вкладывается. При чтении она может показаться даже смешной, но этот смех сродни грусти, и для тех, кто знал горе, она исполнена глубокой печали. Маргарет не только была знакома с нуждой, но и обладала сострадательным сердцем, а кроме того, у нее был низкий голос редкой красоты, который чарует без всяких фиоритур. Элис тихонько плакала, облегчая душу слезами. А Маргарет пела с серьезным, задумчивым лицом, неподвижно глядя в одну точку, и, казалось, все больше проникалась сознанием той беды, про которую говорилось в песне и от которой, возможно, в ту самую минуту мучаются и гибнут люди где-то совсем рядом с этим сравнительно уютным жильем.
Дивный голос ее внезапно зазвучал во всей своей могучей силе, словно из глубины ее сердца рвалась молитва о всех обездоленных: «Боже, помяни царя Давида…» [23] Мэри затаила дыхание, боясь пропустить хотя бы ноту, хотя бы один из этих чистых, совершенных, исполненных мольбы звуков. Куда больший знаток музыки, чем Мэри, и тот с не меньшим восхищением слушал бы Маргарет, поражаясь высокому искусству, с каким эта скромная молодая швея пользовалась своим великолепным гибким голосом. Сама Дебора Трэвис, которая некогда работала на фабрике в Олдхеме, а потом под именем миссис Найвет стала любимицей публики, могла бы признать в ней равную себе.
[23] «Боже, помяни царя Давида…»– христианский гимн на слова библейского псалма.
Маргарет умолкла, и Элис со слезами святого сострадания стала благодарить ее. К великому удивлению Мэри, во все глаза глядевшей на девушку, та, как только кончила петь, снова приняла свой скромный, смиренный вид, и трудно было догадаться о сокрытой в ней силе.
В тишине, наступившей после того, как Элис в нескольких словах выразила свою признательность, вдруг послышался приятный, хоть и немного дребезжащий мужской голос, напевавший два последних куплета песни Маргарет.
– Это дедушка! – воскликнула она. – Мне пора! А он-то говорил, что вернется домой не раньше девяти.