Мэрилин Монро. Жизнь и смерть секс-символа Америки
Шрифт:
На первых порах Джима искренне трогали подстерегающие его там и сям, то под покрывалом, то на дверце холодильника любовные записочки. Поначалу ему будоражило кровь, когда Норма Джин устраивала сюрпризы, встречая его, например, в шальварах баядерки и с густо подведенными глазами.
Он растерянно улыбался и с трудом мог отказать, когда девочка-жена со слезами умоляла его взять в дом очередного бездомного котенка или щенка.
Но он предпочел бы менее экзотические способы выражения чувств. И полагал, что в их и без того тесном жилище (с Шерман-Оукс супруги в декабре 1942 года перебрались обратно в Ван-Найс) нет места животным, которые к тому же будут портить мебель и разносить грязь.
Впрочем,
Общеизвестно, что, выслушав двух разведенных супругов, мы узнаем две абсолютно разные истории. Поэтому неудивительно, что поведанные миру версии Джеймса Догерти и Мэрилин Монро не совпадают не только в малозначащих деталях.
Так, он хвастался, что его первая жена отличалась бешеной страстностью и их интимная жизнь была идеальна, что Норма Джин побуждала его заниматься с ней любовью в самых необычных позах и местах.
А она, очаровательно краснея, признавалась репортерам, что едва терпела ласки Джима и что первый брак сделал ее еще более равнодушной к сексу.
Джим рассказывал, что Норма Джин угрожала ему самоубийством, если он только подумает бросить ее; клялась, что тогда спрыгнет с пирса Санта-Моники.
Мэрилин холодно парировала, что покончить с собой хотела от безысходности: брак с Джимом напоминал ей западню.
О первом браке ее расспрашивали на протяжении всей ее карьеры. И в принципе все ее ответы можно свести к одной короткой фразе: «Нам нечего было сказать друг другу».
В 1953 году, на пике славы кинозвезды, журнал «Photoplay» опубликовал статью под подписью Джеймса Догерти и под названием «Мэрилин Монро была моей женой». Неоднократно у Джеймса брали интервью и другие издания. Можно не сомневаться, что он не упускал шансов несколько приукрасить свой образ и «подправить» прошлое.
Но нижеприведенные слова достаточно правдоподобны:
«Она была настолько впечатлительна и не уверена в себе, что я осознал свою неспособность обращаться с нею. Я знал, что она совсем молода и что ее чувства весьма ранимы. Норма Джин думала, будто я зол на нее, если хоть раз, выходя из дому, я на прощание не поцеловал ее. Когда вспыхивала ссора — а это происходило постоянно, — я чаще всего говорил: „Замолчи!“ или даже „Заткнись!“ и укладывался спать на диване. Проснувшись через час, я обнаруживал ее спящей рядышком со мною или сидящей неподалеку на полу. Одновременно Норма Джин была весьма снисходительной. Никогда в жизни она не таила ни на кого обиду. Мне казалось, будто я знаю, чего она хочет, но то, о чем я думал, никогда не оказывалось тем, чего она хотела в действительности. У меня складывалось впечатление, что Норма Джин играет какую-то роль, готовясь к тому будущему, которого я не мог предвидеть».
Юная миссис Догерти отнюдь не забыла то, к чему с детства готовила ее Грейс Мак-Ки / Годдард: она, Норма Джин, должна стать актрисой, и не просто актрисой, а знаменитостью!
Будущее, брезжащее где-то вдалеке, действительно не менее верно разрушало ее брак с Джимом, чем несходство характеров и привычек молодых супругов. Ее устремления были ему чужды, непонятны, неприятны. Несмотря на всю потребность в «Папочке», легко поверить, что в конце концов Норме Джин стало с ним скучно.
Что касается настоящего «папочки», которого она никогда не видела, — Норма Джин не теряла надежды найти его, хотя бы узнать его имя. Она продолжала допытываться об этом у Грейс Годдард, с которой постоянно переписывалась. Та не знала, что ей ответить: она ведь и сама ничего толком не знала. Но однажды Грейс навестила в лечебнице Глэдис, которая сказала ей, что отец Нормы Джин — их бывший сотрудник Гиффорд, и отдала фотографию Чарльза Стенли, которую, оказывается, любовно хранила до тех пор.
Учитывая, что Глэдис. 17 лет молчала, а потом принялась делиться своей тайной со всяким, кому хватало терпения ее выслушать, эту информацию нельзя брать на веру. Понимала это и Грейс, поэтому передала содержание разговора Норме Джин после долгих колебаний и предупредив, что ее отцом мог быть и кто-нибудь другой, что все это, вполне вероятно, — бредни помешанной. Фотографию Гиффорда Грейс положила в конверт в письмом и отослала в Лос-Анджелес.
По словам Догерти, Норма Джин была ошарашена новостью, часами не сводила глаз со снимка, мечтала о встрече с отцом и боялась ее. Проявив недюжинные детективные способности, она раздобыла телефон Гиффорда. «Здравствуйте, я Норма Джин, дочь Глэдис…» Договорить она не успела: в трубке послышались гудки. Норма Джин расплакалась. Муж и свекровь, которых она, чтобы не было так страшно, попросила присутствовать при беседе, долго не могли ее утешить.
Предполагаемый брат Нормы Джин, Чарльз Стенли Гиффорд-младший, категорически отрицал, что этот звонок вообще имел место: «Никогда не было ничего подобного. Это звучит очень литературно, как все, в чем принимала участие Мэрилин Монро. Она создала массу весьма причудливых историй о своей жизни. Я думаю, что на самом деле она сказала людям, что звонит моему отцу, набрала номер и соединилась с кем-то, но это не был мой отец. Мой отец не бросил бы трубку. Он бы захотел узнать побольше о ней и о Глэдис. Я думаю, что она придумала все это, а затем стояла там, набирала номер… просто играла роль перед свидетелями».
Не в первый и далеко не в последний раз повторим: как обстояло дело в реальности, мы вряд ли когда-нибудь узнаем.
Джим, в свою очередь, не забыл, что еще до того, как мать и Грейс Годдард организовали его женитьбу, собирался отправиться на фронт. Растущее напряжение в отношениях с женой подогревало это желание. Дважды или трижды он порывался записаться в добровольцы, но Норма Джин, которой очень не хотелось остаться одной, отговаривала его.
Но летом 1943 года он все-таки поступил на флот. В качестве уступки жене — не в военный, а в торговый, чьи корабли бороздили океан на территории США.
Раньше Норма Джин говорила, что не готова стать матерью (и это было чистой правдой). Теперь она упрашивала Джима перед отъездом «сделать ребенка». Он же, прежде твердивший, что в семье, «как у всех», должны быть дети, — сказал, что с малышом им придется обождать до конца войны.
Джеймса Догерти направили на морскую базу Авалон на острове Санта-Каталина. После нескольких недель в лагере для новобранцев он был назначен командиром взвода призывников.
По настоянию Джима Норма Джин переселилась к его родителям, прихватив с собой Магси. Однако уже осенью муж вызвал ее к себе. Жалованье офицера позволяло Догерти снять квартиру неподалеку от базы, и он даже не возражал, чтобы песик тоже поселился там.
Месяцы, проведенные на острове, обернулись нешуточным испытанием для брака Джима с Нормой Джин.
«Разумеется, в городке ощущалась нехватка женщин, и именно там начались проблемы с мужчинами, — вспоминал Догерти. — Она всякий раз, когда я упоминал о своих давнишних девушках, испытывала ревность, но в тот год на Каталине для ревности было гораздо больше поводов у меня. Норма Джин великолепно отдавала себе отчет в красоте своего тела и знала, что нравится мужчинам. Моя жена постоянно отправлялась вместе с Магси на прогулки, одетая в плотно облегающую белую блузку и столь же облегающие белые шорты, с ленточкой в волосах. Выглядела она при этом как прохаживающаяся по улице мечта».