Мертвая петля для штрафбата
Шрифт:
Покровы тёмной мешковатой одежды скрывали очертания юной девичьей фигуры. Но это ещё больше волновало. Распалённая фантазия без труда дорисовывала невидимое. Между тем нежная ручка быстро дошла до интимных мужских мест.
Борис растерялся. И это при его-то жизненном опыте…
– Спасибо, я сам! – Он смущённо и благодарно остановил явно осмелевшие нежные пальчики. При этом Нефёдов уже почувствовал призывное движение внизу своего живота.
Но тут старик недвусмысленными жестами дал понять гостю, что ему следует без всяких церемоний употребить этот живой символ гостеприимства. Великодушие местных обычаев поражало. Борис невольно представил, как юная обнажённая прелестница будет тихо вскрикивать и дрожать в его объятиях. Он готов был уже протянуть руку, чтобы взять
– Ступай с миром, – мужчина нежно хлопнул на прощание по упругой девичьей попке, чувствуя себя при этом редким идиотом. Девушка взглянула на мужчину, которому была предназначена в эту ночь, чуточку разочарованным взглядом. Это первобытная деревня, где царят непонятные европейскому сознанию нравы. А как объяснить обычай чукчей отдавать гостю свою жену? Её волосы были старательно заплетены во множество тонких косичек, видимо, по местной моде, и украшены какими-то голубыми цветами с нежными лепестками…
Но когда тебе под сорок, поздно менять жизненные принципы. Хотя… юная рыбачка действительно была удивительно хороша собой. Близость с ней могла стать раем, нирваной. И всего-то требовалось забыть о моральной стороне вопроса, и вот оно – райское наслаждение! Только протяни руку и возьми посланную тебе за все тяготы и волнения фронтовой жизни награду.
Когда-то давно, ещё во время событий на Халхин-Голе один монгольский командир, сделавший партийную карьеру на личном знакомстве с Сухе Батором, всерьёз уверял русских союзников, что «женщина не может быть человеком, ибо для мужчины она только источник наслаждения, как вино, чистокровный жеребец или хорошая баня». Разговор шёл под русскую водочку. Выпив, партийный борец против прежних феодальных порядков откровенно признался, что неофициально имеет трёх жён и двух наложниц, а недавно ещё купил за небольшой калым молоденькую «кобылицу» в отдалённом степном селении… Но Борис не мог подобным образом смотреть на женщину лишь как на вещь для телесной услады. Впрочем, он не говорил себе жёстко «нет». Просто что-то внутри мешало воспользоваться случаем. В подобных ситуациях Нефёдов руководствовался простым и честным правилом: слушать, что подсказывает собственное сердце. Или как сказал один английский писатель, прославившийся эротическими романами: «Мораль – это лишь инстинктивное движение души».
А ещё с годами Борис пришёл к убеждению, что настоящая сила, это когда ты можешь оставаться верен своему кредо: что бы ни происходило вокруг, плыть своим курсом вопреки самым сильным встречным течениям…
Нефёдов написал короткую записку, сложил её пополам и постарался знаками и отдельными, известными ему корейскими словами объяснить старику, что если он доставит это послание ближайшему командиру народной армии или чиновнику коммунистической администрации, то обязательно получит щедрое вознаграждение. Кажется, старик его понял. Во всяком случае, он радостно заулыбался и энергично затряс головой.
Теперь оставалось ждать каких-либо известий или приезда откомандированной за ним спасательной группы.
Его разбудил звук подъехавшей машины. Борис услышал громкую английскую речь, потом стук тяжёлых кованных ботинок у самой двери и понял, что старик обманул его. В землянку один за другим ввалились двое крепких парней в форме американской военной полиции. Не проронив ни слова, бульдоги в касках переложили русского на брезентовые носилки, набросили поверх его обнажённого тела принесённое с собой, грубое, солдатское одеяло и вынесли наружу. Погода стояла промозглая, неуютная.
Рыбачий посёлок, расположенный в ста метрах от берега, представлял собой унылое зрелище. Плоский берег в грязных разводах выброшенных прибоем водорослей у серой мерцающей глади воды. Несколько покосившихся дощатых сараев, три поросших хилой травой бугорка землянок с торчащими ржавыми трубами, из крайней лениво поднимался
У армейского джипа толпилось десятка полтора местных жителей в серых поношенных одеждах. В основном немощные старики и дети. Молодых мужчин и подростков заметно не было. Похоже, они находились на промысле в море.
Вытащившие на свет божий Нефёдова два здоровенных сержанта военной полиции строгими окриками быстро разогнали туземцев. Они забросили русского на переднее сиденье джипа, – не слишком грубо, чтобы не потревожить его пораненных ног, но и не слишком бережно. Всё-таки он был враг. После этого сержанты отошли покурить. Борис с сожалением вспомнил об оставшемся в землянке костыле, которым так и не успел воспользоваться. Вместо того чтобы ковылять сейчас где-нибудь в нескольких километрах отсюда, он сидит беспомощный во вражеской машине и безропотно ждёт, когда его повезут в плен. Всё складывалось по наихудшему сценарию. Борис чувствовал себя крайне скверно.
Но тут внимание Нефёдова привлекло нечто такое, что заставило сразу забыть о жалком весле. На приборной доске соблазнительно поблескивал красивым брелоком вставленный в замок зажигания ключ! В такую удачу трудно было поверить. Тут же мелькнула шальная мысль попробовать воспользоваться беспечностью американского водилы. Нефёдов машинально прикинул, сможет ли покалеченной ногой – Опс! Увлёкся, прошу прощения! – давить на педали. Конвоиры теперь стояли спиной к нему метрах в трёх и что-то оживленно обсуждали между собой. Они были так уверены, что русскому с переломанными ногами никуда не деться, что на время забыли о нём. Незаметно для болтающих охранников пленник перебрался на водительское место. Нефёдов решил попробовать поработать переключением передач. «Если почувствую, что справлюсь, медлить не буду!» – решил он. Однако вскоре Борис заметил, что на рулевом колесе есть рычажок ручного управления газом. Левой ногой он вполне мог выжать сцепление, а правой добавить газ. Такой шанс упускать было нельзя.
Но тут из сарая вышли пятеро. При их появлении сержанты прекратили разговоры и подошли к машине, демонстрируя служебное рвение. Они сразу заметили, что арестант переместился на водительское сиденье, и, кажется, всё поняли. Один из полицейских положил свою медвежью волосатую лапу и рукоять толстой дубинки и грозно посмотрел на Бориса. Но шума поднимать не стал. С его стороны было бы крайне глупо обнаруживать перед начальством собственное упущение.
Четверых американских офицеров сопровождал уже известный Нефёдову старик-кореец. Видимо, он занимал должность деревенского старосты. Лицо одного из американцев показалось Нефёдову знакомым. Он не сразу поверил, что это действительно его довоенный знакомый Макс Хан. Однако долговязого рыжего прусака просто невозможно было с кем-то спутать. Немец тоже узнал его и даже на мгновение ошарашенно остановился.
– Мать твою! – в сердцах буркнул старый ас, когда понял, что их фронтовые дорожки вновь самым непостижимым образом пересеклись. Правда, Хан как будто не стремится афишировать их знакомство. Он быстро напустил на себя невозмутимый вид.
Первым в группе шёл нелепого вида человек в форменной куртке, без знаков различия, нараспашку, в охотничьих бриджах в крупную клетку и сапогах для верховой езды. Вынув из кармана мятый носовой платок, он украдкой на ходу протёр ими пыльные сапоги. Выглядел этот чудак неряшливо. Штаны его на коленях лоснились, куртка тоже требовала чистки. Вместо фуражки на его лобастую грушевидную голову была нахлобучена неуставного вида кепка тоже клетчатого рисунка. Следующие за ним офицеры были одеты менее экзотично.