Мертвая зыбь(ил. С.Трофимова)
Шрифт:
Якушев понимал, что, в сущности, речь идёт о распродаже России, об её ограблении. Ведь он по-прежнему считал себя патриотом. Но когда Массино заговорил с явным сочувствием о генерале Корнилове и неудаче его заговора, Якушев оказался единомышленником своего собеседника. Все же от встречи с этим господином остался скверный осадок. Когда после Октябрьской революции до Якушева дошёл слух об аресте Милочки, он отнёсся к этому равнодушно. И вот следователь напомнил Якушеву о ней и её покровителе.
Все-таки как получилось, что он, Якушев, здесь, в четырех
Обо всем этом думал Якушев, зажмурив глаза, чтобы не видеть решётки в окне. Камеру тюрьмы, решётку он считал нормальной обстановкой для тех, кто шёл против царя, но не для верноподданного и благонамеренного чиновника Александра Якушева.
Раздумья прервал надзиратель. Якушева повели на допрос. Они шли по коридорам бывшего жилого дома. Проходы из квартиры в квартиру были пробиты зигзагами, так, чтобы квартиры сообщались между собой. Здесь разместились следователи и другие сотрудники ЧК. Якушева привели в просторную комнату, не в ту, где происходили первые допросы. Видимо, эта большая комната была когда-то гостиной, от прежнего убранства сохранилась только люстра с хрустальными подвесками. Кроме следователя-инженера (это был Артузов) в стороне сидел незнакомый Якушеву человек. Лицо его разглядеть было трудно, он что-то читал, перебирая исписанные листки.
— Вернёмся к осени тысяча девятьсот семнадцатого года, к вашей встрече с Массино, — сказал Артузов.
— Пожалуйста.
— Вы твёрдо убеждены в том, что он занимался только коммерческой деятельностью? Политикой он, по-вашему, не интересовался?
— Речь шла о железных дорогах, шахтах, водных путях…
— А это не политика? Речь шла и о другом, насколько мы знаем.
— Да, ведь Юрьева была арестована.
— Вы это знаете?
— Мало ли за что могли арестовать эту дамочку. За спекуляцию, например.
— И вы больше ничего не слышали о Массино?
— Нет.
— Как же вы, патриот, могли равнодушно отнестись к планам ограбления вашей родины?
— Мне было неприятно это слышать.
— Какая деликатность… Так вот, Массино, конечно, был и коммерсантом, но у него есть и другая профессия и другое имя. Его настоящее имя Сидней Джорж Рейли. Он английский шпион и организатор террористических актов против советской власти. Он приговорён к расстрелу по делу Локкарта и Гренара. Об этом процессе вы, вероятно, слышали?
Якушев молчал. Он подозревал, что Массино и Рейли — одно лицо.
— Ну, оставим этот эпизод вашей жизни, хотя он все-таки пятно на ваших белоснежных ризах патриота. Кто такая Варвара Николаевна Страшкевич?
Холодная дрожь прошла по
— Варвара Николаевна… Моя соседка. Мы живём в одном доме… Она бывает у нас, мы немного музицируем… У неё приятное сопрано, у меня баритон…
— Вы больше ничего не можете добавить к тому, что написали? — спросил Артузов.
— Ничего. Могу добавить — она мне когда-то нравилась.
— Да. Вы светский человек, Якушев… Но здесь не салонная беседа, мы не будем терять времени. Вы обещали сказать всю правду, а написали только то, что нам давно известно о вашей контрреволюционной деятельности.
Якушев сидел спиной к дверям. Артузов молча смотрел на него, а человек, перебиравший листки, не обращал внимания на арестованного, увлечённый чтением.
Дверь за спиной Якушева открылась и снова закрылась. Он повернул голову и мучительным усилием заставил себя отвернуться. Прямо к столу шла высокая пожилая женщина, шумно шурша валенками. Она села на стул против Якушева. Обращаясь к женщине, Артузов сказал:
— Гражданка Страшкевич, вы знаете этого гражданина?
Женщина ответила тихо:
— Знаю. Это Александр Александрович Якушев.
— Гражданин Якушев, вы знаете эту гражданку?
— Знаю. Это Варвара Николаевна Страшкевич.
Человек, до сих пор что-то читавший, поднял голову. Его взгляд и взгляд Артузова скрестились на Якушеве, и тот подумал: «Нет, надо бороться. Иначе…»
— При каких обстоятельствах вы встречались с гражданкой Страшкевич?
— Мы были знакомы ещё в Петербурге.
— При каких обстоятельствах вы встречались с гражданкой Страшкевич в последний раз, в Москве?
Якушев подумал и ответил:
— Не помню. — Потом добавил: — Предпочитаю не отвечать, я бы не хотел, чтобы мой ответ повредил Варваре Николаевне.
Артузов записывал ответы Якушева и Страшкевич. Другой, сидевший рядом с ним, спросил:
— Гражданка Страшкевич, при каких обстоятельствах вы встретились в последний раз с Якушевым?
— В начале ноября… числа не помню… Александр Александрович пришёл ко мне и сказал: «Я еду в служебную командировку в Швецию и Норвегию. На обратном пути остановлюсь в Ревеле, хотел бы повидать Юрия», то есть моего племянника Юрия Артамонова… Ну вот Александр Александрович мне говорит: «Напишите Юрию пару слов, вы его обрадуете, я ему передам». Я написала буквально пару слов: жива, здорова. Александр Александрович взял у меня письмо, побыл недолго, вспомнил прошлое и ушёл. После этого я его не видела.
— Якушев, вы подтверждаете то, что говорила гражданка Страшкевич?
— Подтверждаю. Так все и было. Мне хотелось сделать приятное Варваре Николаевне. Почта работает неважно. А тут есть возможность передать непосредственно привет родственнику.
— Гражданка Страшкевич, у вас есть вопросы к Якушеву?
— Нет.
— У вас, Якушев, есть вопросы к Страшкевич?
— Нет.
— Уведите.
Страшкевич встала, пугливо озираясь на Якушева, пошла к дверям. Там её ожидал надзиратель.