Мертвы, пока светло
Шрифт:
— Каким он был? — голос старика дрожал.
— Ну, он был безрассудно храбрым, что и привело его к гибели, — ответил Билл с кривой улыбкой. — Отважным. За всю жизнь он не накопил ни цента, который бы не потратил.
— Как он погиб? Вы были с ним?
— Да, я был там, — устало сказал Билл. — Я видел, как его уложил снайпер северян, в лесах, милях в двадцати отсюда. Он промедлил, потому что был истощен. Как и все мы. Это случилось утром, холодным утром. Толливер заметил, что один из наших пареньков остался раненым посреди поля, почти без укрытия. Паренек был жив, и рана причиняла ему мучения. Он мог лишь взывать к нам, что он и делал все утро. Он просил нас помочь ему. Он знал, что умрет, если никто ему не поможет.
Все затихли, слышно было бы, как пролетела муха.
— Он вскрикивал и стонал. Я готов был застрелить его, лишь бы он заткнулся, поскольку знал, что попытка вызволить его была равносильна самоубийству. Но я не мог заставить себя убить его. Это было бы убийством, а не войной, говорил я себе. Но потом я пожалел, что не сделал этого, ибо Толливер не смог вынести жалобных стонов паренька. Пару часов спустя он поведал мне свой план его спасения. Я стал с ним спорить. Но Толливер сказал мне, что Господь хочет, чтобы он попытался. Он молился, пока мы лежали среди леса. Я говорил Толливеру, что Господь не может хотеть, чтобы он так по-дурацки рисковал жизнью — у него были жена и дети, которые молились о его благополучном возвращении домой. Он попросил меня отвлечь противника, пока он будет спасать парня. Потом выбежал на поле, словно стоял погожий весенний день, а он прекрасно отдохнул… И Толливер добрался до раненого. Но тут прогремел выстрел, и он упал мертвым. Спустя некоторое время мальчишка вновь стал скулить.
— И что с ним случилось? — спросила миссис Фортенберри. Ее голос был настолько тих, насколько это возможно.
— Он выжил, — ответил Билл, и что-то в его тоне заставило меня содрогнуться. — Он пережил этот день, а ночью мы смогли вытащить его.
Люди несколько оживились, пока Билл рассказывал, а для старика в переднем ряду теперь появилась возможность лелеять воспоминание, которое так много говорило о характере его предка.
Не думаю, что кто-то из пришедших той ночью на собрание был готов к тому, чтобы услышать о Гражданской Войне от пережившего ее. Они были захвачены, они были потрясены.
Когда Билл ответил на последний вопрос, раздались громкие аплодисменты, насколько они могут быть громкими в исполнении сорока человек. Даже Сэм, не особый поклонник Билла, похлопал в ладоши.
После окончания встречи каждый, за исключением меня и Сэма, хотел перекинуться с Биллом словечком. Пока гость был окружен «Потомками», мы с Сэмом проскользнули в пикап. Мы отправились в «Прекрасный обед» — настоящий притон, в котором очень неплохо кормили. Я не была голодна, а Сэм заказал себе пирог с лаймом к кофе.
— Это было интересно, — осторожно сказал Сэм.
— Речь Билла? Да, — столь же осторожно откликнулась я.
— Ты питаешь к нему особые чувства?
После всей нерешительности Сэм все-таки решил пойти напролом.
— Да, — ответила я.
— Сьюки, — произнес Сэм, — для вас нет будущего.
— С другой стороны, он лишь недавно здесь. Думаю, он побудет тут еще пару сотен лет.
— Никогда не знаешь, что может случиться с вампиром.
С этим трудно было спорить, но я сказала Сэму, что не могу знать и того, что случиться со мной, с человеком.
Мы спорили об этом очень долго. Наконец я в раздражении спросила:
— Тебе-то какое дело?
Его склонная вспыхивать кожа раскраснелась, а яркие синие глаза встретились с моими.
— Ты мне нравишься, Сьюки. Как друг, а может, и что-то большее, и со временем…
— Что?
— Мне больно, что ты сворачиваешь на неправильный путь.
Я посмотрела на него, ощущая, как лицо складывается в скептическую мину: брови сведены, уголок рта задран вверх.
— Несомненно, — сказала я соответствующим личику голосом.
— Ты всегда мне нравилась.
— Настолько, что тебе пришлось ждать, пока не появится кто-то другой, проявивший ко мне интерес, прежде чем ты меня заметил?
— Я заслужил это… — Похоже, он обдумывал что-то, хотел заговорить, но так и не решался.
Что бы то ни было, он явно не готов был говорить.
— Пойдем, — предложила я, решив, что теперь тяжело будет вернуть разговор в прежнее нейтральное русло. Лучше уж отправиться домой.
Мы очень забавно ехали обратно. Сэм был на грани того, чтобы заговорить, но каждый раз тряс головой и сохранял молчание. Я была так раздражена этим, что готова была пристукнуть его.
Мы добрались до дома позже, чем я думала. У бабушки горел свет, но остальной дом был темным. Я не увидела ее машины и решила, что она оставила ее сзади, чтобы выгрузить то, что осталось, прямо на кухню. На крыльце для меня горел свет.
Сэм обошел машину и открыл дверцу пикапа, я шагнула наружу. И тут в тени моя нога не нашла подножку, и я оступилась. Сэм поймал меня. Сперва его руки схватили мои, чтобы сдержать падение, затем они сомкнулись вокруг меня. И он меня поцеловал.
Я-то думала, что это будет обычное чмоканье на прощанье, но его рот несколько задержался. И все было очень мило, пока внутренний голос не заявил мне: «Это твой шеф!»
Я мягко высвободилась. Он немедленно понял, что я отстраняюсь, и нежно скользнул руками по моим рукам, так что напоследок мы просто держались за руки. Мы молча подошли к дверям.
— Я чудесно провела время, — тихо сказала я. Мне не хотелось будить бабушку и не хотелось говорить громко.
— Я тоже. Как-нибудь повторим?
— Посмотрим, — ответила я. Я и впрямь не знала, что думать про Сэма.
Я ждала, пока пикап уедет, прежде чем выключила свет на крыльце и зашла в дом. Расстегивая по пути блузку, я ощущала себя усталой и готовой лечь спать.
Что-то было не так.
Я остановилась посреди гостиной и осмотрелась.
Все в порядке, правда?
Да, все на своих местах.
Запах.
Какой-то странный запах.
Запах цвета меди, резкий и солоноватый.
Запах крови.
И он был вокруг меня, а не сверху, где в торжественном одиночестве стояли гостевые комнаты.
— Бабуля? — позвала я. Мне самой была противна дрожь в голосе.
Я заставила себя сдвинуться, подойти к двери ее комнаты. Комната была нетронута. Бредя по дому я начала включать свет.