Мертвые
Шрифт:
Габриел взглянул на своих теток и, видя широкую улыбку на лице тети Джулии и слезы на глазах тети Кэт, поспешил перейти к заключению. Он высоко поднял стакан с портвейном, гости тоже выжидательно взялись за стаканы, и громко сказал:
— Выпьем же за всех трех вместе. Пожелаем им здоровья, богатства, долгой жизни, счастья и благоденствия; пусть они еще долго занимают высокое, по праву им доставшееся место в рядах своей профессии, так же как и любовью и уважением уготованное им место в наших сердцах!
Все гости встали со стаканами в руках и, повернувшись к трем оставшимся сидеть хозяйкам,
Тетя Кэт, нe скрываясь, вытирала глаза платком, и даже тетя Джулия, казалось, была взволнована. Фредди Мэлинз отбивал такт вилкой, и поющие, повернувшись друг к другу, словно совещаясь между собой, запели с увлечением:
Разве что решитсяБессовестно солгать...Потом, снова повернувшись к хозяйкам, они запели:
Что они славные ребята,Что они славные ребята,Что они славные ребята,Никто не станет отрицать.За этим последовали шумные аплодисменты, подхваченные за дверью столовой другими гостями и возобновлявшиеся много раз, меж тем как Фредди Мэлинз, высоко подняв вилку, дирижировал ею, словно церемониймейстер.
Холодный утренний воздух ворвался в холл, где они стояли, и тетя Кэт крикнула:
— Закройте кто-нибудь дверь. Миссис Мэлинз простудится.
— Там Браун, тетя Кэт, — сказала Мэри Джейн.
— Этот повсюду, — сказала тетя Кэт, понизив голос.
Мэри Джейн засмеялась.
— Ну вот, — сказала она лукаво, — а он такой внимательный.
— Да, наш пострел везде поспел, — сказала тетя Кэт тем же тоном.
При этом она сама добродушно рассмеялась и добавила поспешно:
— Да скажи ему, Мэри Джейн, чтобы он вошел в дом и закрыл за собой дверь. Надеюсь, что он меня не слышал.
В эту минуту передняя дверь распахнулась и на пороге появился мистер Браун, хохоча так, что, казалось, готов был лопнуть. На нем было длинное зеленое пальто с воротником и манжетами из поддельного каракуля, на голове — круглая меховая шапка. Он показывал куда-то в сторону заметенной снегом набережной, откуда доносились долгие пронзительные свистки.
— Тедди там сзывает кебы со всего Дублина, — сказал он.
Из чулана позади конторы вышел Габриел, натягивая на ходу пальто, и, оглядевшись, сказал:
— Грета еще не выходила?
— Она одевается, Габриел, — сказала тетя Кэт.
— Кто там играет? — спросил Габриел.
— Никто. Все ушли.
— Нет, тетя Кэт, — сказала Мэри Джейн. — Бартелл д'Арси и мисс О'Каллаган еще не ушли.
— Кто-то там бренчит на рояле, во всяком случае, — сказал Габриел.
Мэри Джейн посмотрела на Габриела и мистера Брауна и сказала, передернув плечами:
— Дрожь берет даже смотреть на вас, таких закутанных. Ни за что не хотела бы быть на вашем месте. Идти по холоду в такой час!
— А для меня, — мужественно сказал мистер Браун, — самое приятное сейчас было бы хорошенько пройтись где-нибудь за городом или прокатиться на резвой лошадке.
— У нас дома когда-то была хорошая лошадь и двуколка, — грустно сказала тетя Джулия.
— Незабвенный Джонни, — сказала Мэри Джейн и засмеялась. Тетя Кэт и Габриел тоже засмеялись.
— А чем Джонни был замечателен? — спросил мистер Браун.
— Блаженной памяти Патрик Моркан, наш дедушка, — пояснил Габриел, — которого в последние годы жизни иначе не называли, как «старый джентльмен», занимался тем, что изготовлял столярный клей.
— Побойся бога, Габриел, — сказала тетя Кэт, смеясь, — у него был крахмальный завод.
— Ну уж, право, не знаю, клей он делал или крахмал, — сказал Габриел, — но только была у старого джентльмена лошадь, по прозвищу Джонни. Джонни работал у старого джентльмена на заводе, ходил себе по кругу и вертел жернов. Все очень хорошо. Но дальше начинается трагедия. В один прекрасный день старый джентльмен решил, что недурно бы и ему вместе с высшим обществом выехать в парк в собственном экипаже — полюбоваться военным парадом.
— Помилуй, господи, его душу, — сокрушенно сказала тетя Кэт.
— Аминь, — сказал Габриел. — Итак, как я уже сказал, старый джентльмен запряг Джонни в двуколку, надел свой самый лучший цилиндр, свой самый лучший шелковый галстук и с великой пышностью выехал из дома своих предков, помещавшегося, если не ошибаюсь, где-то на Бэк-Лейн.
Все засмеялись, даже миссис Мэлинз, а тетя Кэт сказала:
— Ну что ты, Габриел, он вовсе не жил на Бэк-Лейн. Там был только завод.
— Из дома своих предков, — продолжал Габриел, — выехал он на Джонни. И все шло отлично, пока Джонни не завидел памятник королю Билли [24] . То ли ему так понравилась лошадь, на которой сидит король Билли, то ли ему померещилось, что он опять на заводе, но только он, недолго думая, давай ходить вокруг памятника.
24
Имеется в виду статуя короля Вильгельма Оранского (1650—1702) на Колледж-Грин — эту статую чтили протестанты и ненавидели католики, которые уничижительно называли короля Билли и пользовались любой возможностью изуродовать ее — вымазывали краской, писали оскорбления.
Габриел в своих галошах медленно прошелся по холлу под смех всех присутствующих.
— Ходит и ходит себе по кругу, — сказал Габриел, — а старый джентльмен, кстати весьма напыщенный, пришел в крайнее негодование: «Но-о, вперед, сэр! Что это вы выдумали, сэр! Джонни! Джонни! В высшей степени странное поведение! Не понимаю, что это с лошадью!»
Смех, не умолкавший, пока Габриел изображал в лицах эту сцену, был прерван громким стуком в дверь. Мэри Джейн побежала открыть и впустила Фредди Мэлинза. У Фредди Мэлинза шляпа съехала на затылок, он ежился от холода, пыхтел и отдувался после своих трудов.