Мертвый остров
Шрифт:
Глава 5
Сахалин
Последний отрезок пути оказался самым беспокойным. В Восточном проходе Корейского пролива тюремный пароход попал в сильный шторм. Кое-как он проскочил в бухту Симоносеки и отсиживался в ней два дня. Наконец погода наладилась. «Петербург» резво побежал по Японскому морю, но уже через сутки угодил в новый шторм. Опытный капитан учуял его заранее и успел укрыться в Ниигате. Три дня пароход простоял на всех якорях, на сильной качке. Буфет опустел. Выворачивало даже моряков. Но Лыков и Таубе держались молодцами: ели за
Когда стемнело, лейтенант Степура-Сердюков приказал удвоить посты на трюмной палубе. Сергей Иванович пояснил своим попутчикам:
– И правильно делает! В последнюю ночь перед Сахалином внизу черт-те что творится! Все арестанты впадают в безумие. Разом! До утра пляшут и поют, бьются в судорогах, дерутся… Некоторые голову об стену разбивают. Обязательно и водки достанут, чтобы напиться в смерть. Я раз видел и больше не хочу. Полтыщи сумасшедших! Могут и на конвой броситься. Потому – страшно им… боятся Мертвого острова…
Так оно и случилось. В полночь Лыков вышел на палубу и пробрался к вентиляционной трубе. Из трюма доносился сплошной непрерывный нечеловеческий вой. Люди пели, кричали, матерились, плясали и дрались – все сразу. С тяжелым сердцем сыщик вернулся в каюту.
Утром барон растолкал его и сказал только одно слово:
– Сахалин.
Они надели шинели и вышли на палубу. Таубе уже обмундировался по форме: заграница кончилась. Лыков остался в партикулярном.
Было ясно. По левой скуле корабля виднелась острая зубчатая скала вытянутой формы, едва торчащая из воды. Вся она была усеяна какими-то валунами.
– Камень Опасности, – пояснил хмурый Бирингтон. – Сегодня он нам представился! А часто только буруны над ним указывают место. Самое же страшное, когда прилив и штиль. Не видно даже бурунов. Сколько кораблей здесь погибло…
– А что там за пятна? – спросил Лыков. – Ой! Шевелятся!
– Сивучи. Местные тюлени.
Верстах в пятнадцати позади Камня Опасности полого подымался из воды берег. Огромная безлесная гора, вся ярко-изумрудная от травы, а на плоской макушке ее – маяк из красного кирпича.
– Мыс Крильон. Мы входим в залив Анива, господа. Через три часа бросим якорь напротив Корсаковского поста.
«Петербург», пройдя малым ходом опасное место, снова разогнался. Открылся огромный – верст до ста в диаметре – залив. Два его мыса, будто гигантские загребущие руки, распахивали объятья новичкам. В середине виднелась бухточка, а над ней по горе поднималась одинокая улица. Когда пароход подошел ближе, выяснилось, что улица эта самая обычная, как в любом уездном городе. В конце ее возвышался церковный купол. Это и был Корсаковск. Он производил с моря вид умилительно-ободряющий. Не так страшен этот Сахалин, словно говорил город. И тут люди живут!
Залив под горой называется бухта Лососей, а мыс вдали справа – мыс Анива, пояснил тот же Бирингтон. Еще он рассказал, что стоянка здесь продлится не меньше трех дней. Нужно свезти на берег груз, а это дело небыстрое. Из арестантов на сушу никто не сойдет, так и будут сидеть в трюме. По положению, все поступившие в каторгу сначала должны прибыть в столицу острова Александровский пост. Там их ждет карантин, а потом распределение между тремя здешними округами. И только те, кому назначен будет Корсаковский округ, вернутся сюда.
Рассказав все это, мичман ушел в рубку. А Лыков с Таубе, поглядев на быстро приближающийся берег, отправились в каюту совещаться. Вопрос был в том, как им встретить корсаковцев. Таубе являлся прямым начальником здешнего ротного командира. Алексей же по статусу – первое лицо на всем Южном Сахалине. Ясно, что местная аристократия уже стоит на пристани и ждет, когда можно будет представиться новому начальству. Однако для вступления в должности друзьям необходимо было сначала самим представиться – генералу Кононовичу. А для этого следовало прибыть в Александровск. Получалось, что сегодняшнее знакомство предварительное и неофициальное. Посему Таубе надел обыкновенный мундир со старшими орденами. Лыков же вообще отказался от формы, чтобы подчеркнуть частный характер встречи. Он только продел в пройму сюртука георгиевскую ленту.
«Петербург» медленно сбавлял ход. Наконец он затрясся всем корпусом и остановился. С грохотом полетели по клюзам якоря. Машина в чреве парохода сбрасывала обороты. Стало непривычно тихо, и сделалось заметно, как сильно дует ветер. Послышался рык капитана:
– Принять катер по правому борту!
– Пойдем в салон, – сказал барону Алексей. Он был собран и чуть взволнован. Сейчас гурьбой явятся его новые подданные. В свои тридцать два года, много уже испытав, сыщик никогда не руководил всерьез. Всегда в подчиненной роли, на помочах… И вот здесь, на краю света, выпала участь. Что за люди достались ему в команду? Лыков решил для себя, что будет равняться на Благово, и немного успокоился.
Они стояли посреди салона и ждали. Швартовка катера затягивалась. Но вот послышались шаги множества ног, дверь распахнулась, и вошли сразу человек десять. Люди разделились на две неравные части. Трое офицеров – капитан и два поручика – вытянулись перед Таубе. Остальные домаршировали до Лыкова и остановились. Тот сделал важное лицо (нарочно учился). Вперед выступил мужчина средних лет, щекастый, с юркими глазами.
– Ваше высокоблагородие! Разрешите представиться по случаю вашего прибытия! Временно исправляющий должность начальника Корсаковского округа, помощник начальника, титулярный советник Ялозо.
– Как вас по имени-отчеству?
– Фома Каликстович, ваше высокоблагородие.
Ялозо глядел молодцом, но каким-то фальшивым.
– Рад знакомству, Фома Каликстович. Называйте меня Алексей Николаевич. Это ко всем относится, господа! До моего представления генералу я вам еще не начальник, сами понимаете. Поэтому и позволил себе встретить вас в партикулярном.
Сахалинцы все были в мундирах, поверх которых они набросили прорезиненные плащи.
– Познакомьте меня с кадром, Фома Каликстович.