Мертвый рай
Шрифт:
– Господин комендант!
Милвзводовцам, в отличие от гражданских чиновников, надлежало называть мэра по-военному – комендантом.
– Господин посол!
Экипаж поочередно отдал честь Главе и федералу. Но «господин комендант» – сначала. Виктор Черенков с удовлетворением отметил, как дернулось веко посла. Ах, какие мы обидчивые!
Согласно уставу вне военного положения Главы администрации и федеральные послы – равноправные соседи по иерархической лестнице. Так что подчиненным предоставлялось право самим выбирать, кому салютовать в первую
– Майор Рыжков и капитан Илюшин прибыли по вашему распоряжению, господин комендант, – пролаяли вертолетчики.
И вот тут посол удивил. Кожин поднялся с кресла. Кожин улыбнулся. Кожин откланялся.
– Не буду вам мешать, господин комендант. Пока не буду. Я вас покину на время, с вашего позволения.
Да, это было неожиданно. И непонятно. Раньше за федералом не замечалось подобной корректности. Странный ход. Очень странный. Неужели посла не интересуют показания пилотов? Может быть, Кожин решил не стеснять коменданта своим присутствием и предоставлял ему полную свободу действий по выбиванию информации из вертолетчиков? Но федерал ведь не настолько наивен, он ведь не рассчитывает, что после допроса с ним вот так запросто поделятся правдой? Или Кожин уже знает правду? Чушь! Откуда?!
– Только не выходите на улицу, господин посол. – Мэр исподлобья глянул на Кожина. – Ночью патрули стреляют без предупреждения по любому нарушителю. По любому, Павел Алексеевич, даже по федеральным послам.
О, Черенков многое бы отдал, лишь бы этому типу взбрело в голову подышать сейчас свежим воздухом.
– Не волнуйтесь. Во время комендантского часа я пользуюсь только служебными коридорами. Да и уходить далеко я не собираюсь. Дам кое-какие распоряжения охране. Ну и пообщаюсь с вашей секретаршей. Она у вас очень… гм… милая.
Не может быть! Кто бы мог подумать, что Федеральный Полномочный посол променяет дела государственной важности на смазливое личико и попку, туго обтянутую короткой юбчонкой? М-да… Что ж, надо запомнить. Это можно использовать. А Ирочке определенно пора выписывать внеочередную премию.
– Садитесь. – Мэр указал на диван.
Подождал, пока пилоты присядут на край мягких подушек. Да, подушки-то мягкие, но вертолетчики по-прежнему скованны и напряженны. Сидят по стойке смирно. Спины – прямые. Лица – неподвижные.
Сам Глава расположился напротив, но не в кресле, а на рабочем столе. Виктор Черенков редко позволял себе столь неформальное поведения в присутствии подчиненных, однако сейчас случай особый. Сейчас необходимо разрядить обстановку.
Вояки хорошо владели собой. Однако мэр не был бы мэром, если бы не понял, не почуял сразу: эти двое пережили сегодня не самые приятные минуты своей жизни. Может быть, даже самые неприятные. И сейчас изо всех сил пытаются забыть
Если не удастся взломать панцирь заскорузлого страха, сковывающий два ходячих пучка нервов в летной форме, Черенков не получит ничего, кроме официального доклада об инциденте. А этого мало. Слишком близко от Периметра случилось… Что? Мэр не знал. Пилоты знали, но явно не горели желанием делиться своим знанием.
И потом… Неприятный разговор с послом, угроза перехода на военное положение. Нет, сейчас нужны не скупые строки сводок, с которыми мэр уже ознакомился. Нужна правда. То, что произошло на самом деле. Что видели эти двое. И что так потрясло закаленных бесчисленными тестами, проверками и боевыми дежурствами воздушных асов. Вот ради чего Виктор Черенков с благожелательнейшей улыбкой терпел жесткий край стола, впечатавшийся в задницу.
– Я слушаю вас, майор. Что случилось?
Рыжков заговорил после секундной паузы. Спокойным, уверенным голосом. Уверенным, если бы не эта едва заметная заминка.
– Гарнизон восьмого блок-поста погиб.
– Как именно?
– Не могу знать. Мы прилетели позже.
– Дальше?
– Между «восьмеркой» и Северной границей Периметра мы обнаружили противника.
– И?
– Противник уничтожен.
Пока негусто. Всего лишь озвученная сводка.
– У вас есть что добавить, капитан?
– Никак нет. – Опять эта задержка с ответом. Не похоже на хваленную реакцию милвзводовских пилотов.
– Какова была численность уничтоженной вами группы, майор?
О, теперь пауза затянулась уже на две секунды!
– Один…
– Один что?
– Один человек.
На то, чтобы осмыслить услышанное, мэру потребовалось больше двух секунд.
– Майор, вы плохой стрелок? – наконец осторожно спросил он.
– Имею высший балл по наземной и воздушной стрельбе из всех видов оружия.
В ответе офицера – ни капли гордости или бахвальства. Только констатация факта.
– Вы, капитан?
– Высший балл по наземной и воздушной стрельбе из всех видов оружия, – эхом отозвался Илюшин.
– И чтобы поразить одиночную мишень вам потребовалось палить очередями из пулемета Тверского?
– Так точно.
– А потом открыть огонь из бортового автоматического гранатомета…
– Так точно.
– …который используется для уничтожения укрытий и групповых целей?
– Так точно.
Взгляд – вдаль, куда-то за бронированное окно. Лица – непробиваемы. Вот почему Виктор Викторович не любил общаться с вымуштрованными милвзводовцами: вояки четко и ясно ответят старшему по званию на любые четко и ясно поставленные вопросы. Но не более того. А как быть, если не знаешь толком, о чем спрашивать?
На мэра смотрели две парами невидящих глаз. И стеклянная тупая упертость в тех глазах. Да уж, ситуация…
Помогла услужливая память.