Мертвый разлив
Шрифт:
– Ва-адик, – пропела женщина, – сладкий мой!
Голос у нее был глубокий, бархатистый, богатый модуляциями, но тоже слегка фальшивый, словно и здесь она не переставала играть.
– Ты сохранил для меня немножко сил – а, котик? – с улыбкой спросила женщина, рассеянно дергая поясок, и без того едва выдерживавший напор грудей. “И тогда он сказал: нет”, – вспомнился Вадиму другой фильм. И вправду бы отказать: сразу и навсегда, – поставить условие наконец! Куда она денется?
– Там видно будет, – отозвался он. – Да сядь ты нормально, Алиска, не буди зверя, – что за манера?
Кстати, имя вполне подходило хозяйке, ибо лицом она напоминала юную Серебрякову, прославленную автопортретами. Разве только рот великоват – зато чувственней!..
Непроизвольно Вадим покосился на стену. Великолепная старинная гитара висела на прежнем месте, и, судя по всему, с последнего визита никто ее не трогал. Черт бы побрал нынешнюю моду на антиквариат! Раньше хоть что-то можно было достать.
Хозяйка понимающе хмыкнула и, не вставая, протянула в сторону ногу – выключить каблучком магнитофон. Вадим прищурился: халатик оказался единственной ее одеждой, если не считать украшений. Впрочем, разве могло быть иначе? Еще не худший вариант, учитывая, что среди домашних униформ у нее числилась ременная сбруя, утыканная по узлам стальными шипами. И понимай это, как хочешь.
– Потренькай малость, – предложила Алиса с той же двусмысленной улыбкой. – Ну ple-ease, honey!
– Sunny, – буркнул он. – Не в свои – не садись.
Продолжалась их старая игра в совращение. Пока Вадим ускользал: роль приходящего любовника его не прельщала, – но часто на грани фола, уж очень заманчиво умела подать себя Алиса. И даже сейчас, после тяжелого дня, Вадим ощутил в ладонях зуд: захотелось рвануть края халата, чтобы лопнул наконец поясок и заколыхалась, вырвавшись на оперативный простор, обильная жадная плоть.
– С огнем балуешь, – предупредил он. – Смотри – допрыгаешься!
Засмеявшись, Алиса живо села, подтянув колени к груди, и раздвинула ступни – ну, это уж чересчур!.. Поежась, Вадим снял со стены драгоценный инструмент, предусмотрительно отступил к креслу и тихонько заиграл, лаская пальцами струны.
– Как твои дела? – поинтересовалась Алиса. – Все так же?
Он рассеянно кивнул, слушая гитару. Конечно, нынешняя электроника – это ух! – но ведь и предки понимали толк в красоте, разве нет? Какие тона, господи…
– Не надоело? – спросила Алиса. Он помотал головой, не отвечая, взволнованный встречей с гитарой, словно с прошлым. Странно, я еще не разучился быть сентиментальным.
– Помнишь о моем предложении? Пора решаться, Вадик!
Так же молча Вадим усмехнулся. Алиса работала на Студии всего лишь диктором, но имела влияние до самых верхов – не хотелось думать, за какие заслуги. Но вот с чего ей вздумалось перетаскивать туда Вадима?
– И блат здесь ни при чем, не выдумывай! – добавила женщина, будто подслушав его мысли. – Просто Студия наконец отстроена и готова принять под крыло всех, в ком тлеет божия искра.
– “Алло, мы ищем таланты”? – хмыкнул он. – Будете пестовать и ро стить их с пеленок?
– Это грандиозная общегубернская программа, поддержанная всеми Главами, вплоть до Первого, – с гордостью подтвердила Алиса. – Ты бы видел Студию – это такая громада, такое великолепие, такой храм искусств!..
– Ну, лично мне он больше напоминает всегубернского спрута, изготовившегося разбросать щупальца от Центра “до самых до окраин”, чтобы придушить ростки, хоть сколько-нибудь взошедшие над “грязью”.
– Что за чушь, Вадичек? У нас такие люди – раньше они по всему Союзу гремели!..
– Раньше-то – да, а теперь один гром и остался. И что может зародиться в пустоте – чудовища? Хуже нет, когда уходит талант. Зато как они теперь любят прописные буквы и восклицательные знаки!
– Думаешь, выдохлись? Вот и неправда. Взять хотя бы нашего Режиссера…
– Ну как же: сам Банджура, Венеамин Аликперович, – главный громовержец! – Вадим рассмеялся. – Уж он приголубит!..
Старичок сей и впрямь прославился неуемной эрекцией, словно бы разжившись болезнью незабвенного Распутина, и теперь благоволил к молодежи с особенной теплотой.
– Не понимаю твоего упрямства, – с досадой сказала Алиса. – Экий гордец выискался! Тебе на роду написано быть с нами – чего ж ты кочевряжишься?
На минуту женщина забыла о своей роли совратительницы и заговорила от души. Вот такой она нравилась Вадиму куда больше, к такой Алисе он и приходил – с такой даже можно было дружить.
– Мне – с вами? – удивился он. – Алисочка, окстись! Чтобы я вместе с вами тянул эту мякину? Да я смотреть на нее не могу, не то что делать!
– Во-первых, это не мякина, – возразила Алиса. – По крайней мере, не все. Во-вторых, никто не собирается навязывать тебе… – Она осеклась, сообразив, что перегибает. Неуверенно добавила: – Но ведь попробовать можно?
– Зачем? Ты не хуже меня знаешь, что никто в Студии не захочет подставляться – даже за твои прекрасные глаза. Меня либо вышвырнут, либо попытаются причесать подо всех и по-своему будут правы, потому что за последние годы публика настолько привыкла к этой жвачке, что любое отклонение посчитает за оскорбление. Они выросли на этом, понимаешь? Целое поколение! А ведь когда-то…
Да уж, когда-то, еще на памяти Вадима, у людей был выбор. Пусть не богатый, но все ж таки. Тогда и книги еще не вышли из обихода, а ныне у многих ли они сохранились? С тех пор, как накрылись немногие местные издательства, а приток извне перекрыли…
– Каждый раз забываю, сколько тебе лет, – сказала Алиса, завороженно на него глядя. – Ты вправду ровесник Марка? С ума сойти!
– Заблудился во времени, – смущенно ухмыльнулся Вадим. – Иногда такое случается. Вообще, это несправедливо: только начинаешь понимать жизнь, как в мозгу уже возникают накатанные борозды и мысли катятся по ним, словно карусельные лошадки взамен настоящих скакунов. А жизнь тем временем уходит вперед, и от прежнего опыта мало проку.
– Да уж, хорош! – Она взъерошила ему волосы. – Красишь?