Мертвый шепот
Шрифт:
Вечерело. Джесс и я пили чай на террасе, а лучи медленно уходящего солнца отражались в белых фарфоровых чашках. Мы смотрели друг на друга влюбленными глазами. Окружающий мир был наполнен негой и гармонией. Но… в следующую минуту все пошло иначе.
Тропинка, ведущая в деревню, проходила рядом с нашим домом. Взбивая сапогами листья, по дорожке вышагивала Мейдж. Свой облегающий костюм она сменила на другой наряд, тоже чёрного цвета: длинную юбку и кружевную блузку с расширяющимися книзу рукавами.
– Идеальный облик для поиска кладбища, как считаешь? – прошептала Джесс и вдруг окликнула соседку, пригласив ее на чай. Это могло быть жестом вежливости, но я подозревал,
Мейдж непринуждённо уселась за стол и приняла чашку из рук Джесс. Я опасался снова увидеть чувственный огонь в ее взгляде, но в этот раз его не было. Зелёные глаза, подернутые поволокой, смотрели мечтательно и отрешенно.
Джессика назвала свое имя и, не зная о нашем состоявшемся знакомстве, представила меня Мейдж. Та, не моргнув глазом, познакомилась со мной заново, и только в ее зрачках на мгновение проскочили весёлые искорки.
Поговорив о погоде и прочей вежливой чепухе, Джесс постепенно подобралась к теме, которая почему-то стала ее беспокоить.
– Я не понимаю людей, – сказала она, которые интересуются всякой мертвечиной. Мой муж (она хозяйским жестом обняла меня за плечо и притянула поближе к себе) тоже любит кладбища. Скажи, дорогой, почему тебя это привлекает?
Я немного подумал и решительно ответил:
– Потому что это такое место, где можно прикоснуться к прошлому и в какой-то мере увидеть историю других людей. Узнать, сколько лет они прожили. Посидеть и подумать о жизни там, где царит смерть.
– Ну а вы? – обратилась Джессика к нашей гостье.
Мейдж поудобнее откинулась на стуле, ее взгляд затуманился ещё больше.
– Старые кладбища имеют особую, ни с чем не сравнимую ауру. Они окутаны ореолом мрачной торжественности. Они не несут в себе печати горя или боли свежей утраты , ведь близкие тех, кто покоится под надгробиями, сами уже давным-давно ушли в небытие. Здесь всё прах. Здесь всё тлен. Мир упокоенной смерти незыблем и молчалив. Бронзовые ангелы, разъеденные зеленью времен, расправляют свои крылья над медленно уходящими под землю чёрными могильными плитами. Статуи вдов, скорбящих над каменными гробами, покрываются мхом. Обелиски накреняются набок, словно хотят навеки прикрыть собой тех, чей покой они охраняют.
Там, где тянется цепочка фамильных склепов, царит атмосфера вечной тишины, не нарушаемой ничем. Только холодный ветер, гуляя по закругленным готическим окнам, воет протяжно и тонко.
Но иногда… если приложить ухо к земле… можно услышать шёпот мёртвых.
Произнеся этот странный монолог, Мейдж кивнула нам головой, благодаря за чай, неспешно встала из-за стола и двинулась своей дорогой.
– Она чокнутая! – с надрывом воскликнула Джесс, едва фигура в чёрном скрылась за деревьями, – я сразу об этом подумала, когда впервые ее увидела.
Мне оставалось только в этом убедиться – и вот, пожалуйста! Держись от нее подальше!
Я только пожал плечами. Описание атмосферы старых кладбищ пришлось мне очень даже по вкусу.
***
Я открыл дверь в трактир, пропуская Джесс вперёд. Веселье шло полным ходом. С полсотни человек галдели, приплясывали и обильно употребляли алкогольные напитки. Мейдж тоже находилась там, все такая же мечтательная, отстранённая и чертовски привлекательная. Она не танцевала, но мужчины всех возрастов крутились возле неё, как подростки. После плясок столы сдвинули в круг. Начался поздний ужин. Мейдж подозвала трактирщика и, вывалив ему на поднос несколько купюр (судя по загоревшимся глазам хозяина, крупных), приказала угостить всех присутствующих пивом. Это известие было встречено одобрительным гулом. Замелькали вспененные кружки, разговоры пошли ещё живее, затем кто-то вспомнил о дневном вопросе Мейдж. Таинственная атмосфера пришла на смену всеобщему веселью. Посетители трактира один за другии начали делиться страшными историями про старое заброшенное кладбище.
– Об этом погосте уже сотню лет ходит дурная молва, – громким шёпотом начал свой рассказ трактирщик, – потому что возле него бесследно люди пропадали. Бывает, уезжает вечером из деревни какой-нибудь нездешний человек да перепутает дорогу, отклонится от тропы и в сторону кладбища пойдёт. И сгинет. И до городка не доберётся и обратно не вернётся. И куда делся, не узнает никто.
– Не всегда бесследно пропадали-то, – подал голос старик с седыми усами, – находили их иногда. Да только не целиком находили. Мой приятель, давно уже покойный, в лесу надалеко от кладбища однажды наткнулся на человеческую руку обглоданную. И только он к ней подошёл поближе, она пальцами окровавленными зашевелила, будто к себе подманивала. Побледнел мой товарищ да с воплями наутек бросился.
– Брехня это всё, – отрезал Эбб, грубый здоровенный детина лет тридцатипяти. Он был одним из тех немногих нестарых местных жителей, кому не хватило желания и способностей обустроить свою жизнь за пределами деревеньки. Как я успел понять, мозг Эбба можно было целиком уместить в наперсток, зато самоуверенности в нем присутствовало с избытком. Сегодня он выбрал для себя роль скептика и был полон решимости находиться в центре внимания, периодически посматривая то на мою жену, то на Мейдж.
– Волки всех этих ваших пропавших людишек сожрали, – продолжал Эбб, – руку-то, может, твой приятель и нашёл, да вот про все остальное наврал.
– А что ты про этот случай скажешь? – вступил в разговор толстый пивовар, – Дед мой, когда молодым был, однажды с товарищем пошел по грибы. В подлеске недалеко от старого кладбища много они грибов нашли, очень много. Стали собирать, разошлись в разные стороны. Прошёл час, другой, вечерело уже. Стал мой дед друга своего звать, а не отзывается тот. Начал он его искать. Ищет, кричит, а в ответ только эхо отзывается. Между тем совсем стемнело. Хотел было дед обратно возвращаться, да понял, что заблудился. Сам тому удивился, ведь лес хорошо знал. Покрутился ещё немного среди деревьев и вдруг наткнулся на кладбищенскую ограду. Кладбище-то поди одной стороной на равнину выходит, тремя другими в лес упирается. Пошёл он вдоль ограды, чтобы до ворот дойти – ворота как раз на равнину смотрят, а оттуда до деревни легко добраться. Идёт он, идёт, а кладбище-то громадное. Какие-то звуки в сумерках мерещиться стали, будто бормочет кто. Натерпелся страху, да не знал, что дальше ещё хуже будет. Когда лес предел, стали видны ворота и показалась равнин. Вознамерился дед к дому бежать, но вдруг остановился. Показалось ему, что за воротами друг его прошёл, мелькнула за оградой знакомая одежда. Окликнул дед друга, стоит, ждёт. Ворота заскрипели протяжно, приоткрылись, выскочил оттуда дедов товарищ и бегом к нему бежит, руками размахивает. А дед мой как закричит!
– Что ж он закричал-то? – не выдержал один из слушателей, – сам искал, а нашёл, вопить вздумал?
– Да не перебивай! – сердито прикрикнул пивовар, – было там от чего завопить! Бежал дедов друг к нему быстро, руками размахивал, да вот только головы у него не было!
– Как не было? – ахнула пожилая баба и закрыла рот ладонью.
– А вот так! Одна только шея осталась со рваными ранами, из обрубка кровь во все стороны хлещет, а меж тем без головы к моему деду мчится. Не стал дед его дожидаться, побежал так, что пятки засверкали. Оглядывался несколько раз, и видел с ужасом, что не отстаёт от него труп. Только ближе к концу равнины, когда уже рядом был наш деревенский подлесок, споткнулся мертвец и упал, а дед нырнул скорей в гущу деревьев и галопом домой. После того случая он не то что в сторону кладбища – он вообще в лес ходить перестал.