Месть Акулы
Шрифт:
На кухне его встретил невысокий лысоватый мужчина. Он был одет в синий мундир прокурорского работника с погонами советника юстиции, что соответствовало милицейскому подполковнику. Дождавшись, пока ошарашенный Волгин прекратит пение, мужчина невозмутимо представился:
— Лев Вячеславович, отец Маргариты. Недавно пришёл и снова убегаю на службу. Надеюсь, я вас не разбудил своим грохотом?
— Сергей… Сергеевич. Мы работаем вместе…
— Я догадался. Если вы употребляете на завтрак пельмени, я разогрею ещё одну порцию, а Рита по утрам ест только йогурт…
Акулов приехал домой, когда мама уже крепко спала. Принял душ, перекусил бутербродами и сел за письменный стол в своей комнате. Подвернулся чистый
Тонкие линии отображали перепады его настроения. Сначала горизонтальная, потом задранная резко вверх, азартная, символизирующая выезд на место происшествия и разговор с Лаки, получение сведений о преступнике и приезд в клуб. Невнятный завиток и две прерывистые черты отвесно вниз напоминали о выступлении шоу-балета «Сюрприз» и упирались в ровный квадрат, который Акулов покрыл диагональными штрихами, тёмными и сильно вдавленными в бумагу наверху и светлеющими в нижней части прямоугольника. Рядом, под углом сорок пять градусов вверх, расположился сильно вытянутый овал, тоже слегка затушёванный, а следом пролегла линия, изломанная наподобие латинской буквы «Z», выполненная одним резким движением, от которого раскрошился грифель твёрдого карандаша. Под нижней перекладиной буквы теснились три вопросительных знака.
Что он скажет сестре? Как нужно отнестись к её работе? Нуждается ли она в его помощи?
Акулов гордился своей интуицией, и основания для этого были. Но то, что помогало распутывать преступления, буксовало при решении семейных вопросов. Или таковых не существует, и он напрасно ломает голову в поисках ответов, которые всем остальным давно известны и почитаются как аксиомы? Интуиция отказывалась помочь, молчала. Посоветоваться, что ли, с Серёгой? Со стороны гораздо проще оценить ситуацию, а кроме того, он, со своим циничным педантизмом, сможет разложить все по полочкам, рассортировать на неотложное и второстепенное, обозначить контуры проблемы. А если Волгин попросту рассмеётся? Нет, конечно, он не станет этого делать, проявит деликатность, посочувствует и совершенно искренне попробует понять, что же тревожит Андрея. Но понять, вполне вероятно, не сможет — его родители умерли в середине восьмидесятых, близких родственников нет, а те, что есть, эмигрировали в Канаду и махнули на Серёгу рукой, как на человека, к жизни не приспособленного, не умеющего искать выгоду и крутиться, по-своему блаженного. Жена оставила его давным-давно, а он так и не нашёл ей замену, потихоньку начал дичать, очерствел от неустроенной личной жизни, являющейся лишь приложением к работе, призванным заполнить вакуум в перерывах между расследованиями.
Под дверью комнаты, оповещая о своём желании войти, мяукнула кошка. Акулов не стал ей помогать, зная, что она прекрасно справится сама. Так и произошло: она подпрыгнула и повисла на дверной ручке, своим весом заставляя её повернуться, а потом оттолкнулась лапкой от косяка и въехала на двери в комнату, строго глядя на Андрея зелёными глазами, при этом левый глаз, как всегда, был открыт шире, чем правый. Спрыгнула на пол, принюхалась, сунулась под шкаф и зашебуршала там полиэтиленовыми пакетами, укрывающими книги, которые Андрей так и не удосужился разобрать после своего освобождения. Ничего интересно не обнаружила и ушла в коридор, на прощание махнув хвостом с белым «фонариком».
Акулов смял разрисованную карандашом бумагу, погасил свет и лёг спать, так ничего и не решив.
Ровно в половине десятого утра он связался с помощником дежурного по РУВД:
— Запиши номер пейджера, я у тебя сегодня главный от «убойной» группы. Если что, звони сперва мне, а не Волгину. Софронов сидит?
— Куда он денется? Хочешь приехать с ним поработать?
— Пока не знаю. Посмотрим, как день сложится.
Позавтракал. Поговорил с матерью на нейтральные
Позвонил Вике домой, она не ответила. Несколько раз набрал номер мобильника: «Аппарат вызываемого абонента выключен или находится вне зоны действия сети…»
Хотел связаться с Волгиным, но передумал, дал отбой при наборе последней цифры, решив сначала определиться с сестрой. Что она говорила по поводу встречи? Называла какое-то время или обещала позвонить сама? Акулов не помнил.
Лежал, смотрел в книгу. После того, как в пятый раз пришлось вернуться на несколько страниц назад, чтобы разобраться в описываемых событиях и понять, откуда в тексте появились новые герои, чтение прекратил. Встал, прошёлся по комнате. Семь шагов от стенки до стенки, почти что как в камере. Машинально заложил руки за спину — и выругался, когда обратил на это внимание. Отправился на кухню, чтобы выпить кофе, и, забыв об этом, накормил кошку вареной рыбой, а после того, как она, закончив еду, ушла под стол вылизывать задние лапы, принялся мыть её освободившуюся миску…
Что-то должно было случиться. Зудящее предчувствие беды не оставляло Акулова. Ничего конкретного, «синдром тревоги», аналогичный тому, который иной раз возникает на следующий день по окончании обильной затянувшейся пьянки, финал которой покрыт мраком беспамятства.
Дурацкое сравнение!
Акулов уронил кошачью миску в раковину. Поднял, продолжил оттирать губкой боковины пластиковой посудины.
Замедлил движения, вслушался: казалось, на стеллаже в коридоре подал голос телефонный аппарат.
Всего лишь показалось.
В квартире было тихо. Мама выключила телевизор, и только кошка, справив свои дела в туалете, царапала лапой по полу, привлекая внимание человека, чтобы он подошёл и убрал её испражнения.
«Синдром тревоги»! Где-то он читал, что в пустынях иногда бывает такой ветер, который дует несколько дней и, не нанося прямого физического ущерба, постепенно сводит человека с ума…
И всё-таки телефон зазвонил. Андрей сорвал трубку, не дожидаясь паузы между сигналами:
— Да!
— Эт-то старший оп-перативный дежурный Северного районного управления внутренних дел майор мил-лиции Гунтарс.
Пауза. Андрей сильнее вжал трубку в ухо. Было слышно, как в дежурке РУВД, за несколько километров от дома Акуловых, работает радиостанция, передавая в эфир ориентировку на розыск: «…неизвестный преступник, из огнестрельного оружия совершил…».
— Да! Слушаю тебя, Арвидас.
— Сегодня т-ты у нас «главный по трупам»?
— Я же утром сказал…
— А й-я думал, чт-то Волгин. Сначала ему поз-звонил.
— Да что случилось то, бя…?
— Убийство у н-нас…
Майор милиции Гунтарс прослужил в органах без малого двадцать лет и добрых три четверти этого срока, по графику «сутки через трое», занимался тем, что регистрировал заявления граждан о случившихся с ними несчастьях, организовывал работу патрульных нарядов, высылал оперативно-следственные группы на места происшествий, составлял сводки и сообщения, докладывал руководству о преступлениях и принятых в связи с этим мерах, выслушивал указания, зачастую неграмотные, истеричные или противоречащие друг другу либо здравому смыслу…. Всегда, при любых обстоятельствах, он оставался стопроцентно, можно сказать, нечеловечески спокоен. Никто не знал, как поведёт себя Гунтарс на тёмной улице, повстречав двух хулиганов с обрезами, но все соглашались, что место за пультом дежурной части он занимает по праву, олицетворяя собой последний оплот хладнокровия и стабильности. «Синдром тревоги», этот пустынный ветер постоянного ожидания, сжигающий здоровье многих коллег, на майора не действовал, и единственный упрёк, который можно было ему предъявить, кратко формулировался поговоркой: «За двумя прибалтами погонишься — ещё и третьего поймаешь».