Месть Аскольда
Шрифт:
Хан сердечно принял посланца, не пожалел дорогих подарков и даже приказал выдать лучших коней, чтобы тот завтра же отбыл домой. На прощание пообещал: если что-нибудь узнает о князе, немедленно даст знать. Не успел Аскольд выйти из шатра, как в ноги хану бросился Курда и все рассказал. Хан взревел и приказал тотчас схватить козельца. Но Курда остановил:
— Он тут не один! Дождемся ночи, когда все соберутся.
Хан дал согласие.
Урусов повязали в ту же ночь, несмотря на яростное сопротивление. Аскольда бросили одного
На первый допрос его привели к елейному ханскому советнику, который давно забыл, каких он кровей, верой и правдой служа своему новому повелителю. Сладким голоском, тяжело вздыхая, он сообщил, что Котян до сих пор переживает потерю своего племянника, но пролитая кровь взывает к возмездию. Поэтому-де хан готовит письмо Великому князю, где просит мира и дружбы, но извещает, что сурово покарал его посланца. А ведь он такой молодой!..
— Они первыми напали на наш обоз, — возмутился Аскольд. — Это тати… Великий князь Михаил, узнав об этом, сурово…
Но советник перебивает:
— Все возможно. Но будет уже поздно. Хан подарит князю красивого скакуна, и тот забудет о своем посланце. А тебе надо жить, жить!
«Что же ему от меня надо? Что?» — Аскольд терялся в догадках.
Советник еще долго блуждал вокруг да около, но, видя, что пленник не собирается спрашивать его об условиях освобождения, решил подвести козельца к этому сам.
— Отрубят тебе голову или разорвут лошадьми. Или хан просто забудет тебя в этой яме. Но всего этого можно избежать. Тебе не надо предавать своего князя, скажи только, где хранится клад?
«А, вот они чего от меня добиваются. Как же они узнали? Неужели сказал Василий? Но он не мог. Тогда кто?» — подумал Аскольд, а вслух спросил:
— Где мои друзья?
— Сидят в яме, как и ты.
— Прикажи отпустить их.
— Клад.
— Я сам покажу, где он зарыт, если их отпустят.
Советник, видать, не готовый к такому обороту, решил держать совет с повелителем.
На другой день Аскольда вытащили из ямы. Ответ был такой:
— Хан согласен выпустить урусов из ямы, но домой не отпустит. Твои товарищи останутся здесь.
Споры были бесполезны. Так ни до чего и не договорились. Аскольд опять оказался в яме. Время тянулось медленно. Мрак, сковавший темницу, кажется, пробирался в душу. Узник не знал, ночь над головой или день. Он сидел в углу, а думы его бежали к стенам далекого Чернигова: «Как там Всеславна?.. Милая, прости, — шептали губы. — Василий, князь ты мой бедный, прости и ты меня. Не знаю, почему на наш дом выпали такие муки. Господи, за что терзаешь меня? Прости и помилуй, Господи. Спас Ты меня от татарской темницы, спаси и от этой!»
Вспомнил тут Аскольд слова своего отца. Тот всегда говорил, что паника — самый страшный враг. Он ведь ничего еще не сделал, чтобы освободить себя и своих товарищей. Прочь, хандра, за дело, Аскольд!
Он принялся обследовать яму. Это оказалась очень глубокая четырехугольная темница в плотном, не ковырнуть, грунте. Чтобы выбраться отсюда, нечего было и думать. И все же он решил потихоньку ковырять в стене приступки. Попробовал ногтями — не вышло: земля была точно обожженная глина. Тогда он стал ощупывать пол. К счастью, наткнулся на небольшой осколок черепушки. Работа пошла быстрее и породила надежду. Вот уже получилось несколько ступенек, но сколько их надо?..
…Иван застонал от боли.
— Ты чего? — услышал он голос Зуба.
— Чуть руки не вывернули, поганцы, — Шига добавил еще несколько крепких слов.
— Меня тоже, гады, так повязали, что лопатки, кажись, повыворачивали.
— За что они так? — спросил Иван.
— Черт их разберет, — Зуб тоже ругнулся. — Можа, кто донес, что мы убили его племянника.
— Пожалуй, ты прав. Не сносить нам теперь, видать, головы.
— Мы свое повидали. Парня жаль. Что-то он молчит. Эй, Кулотка, чего молчишь?
— Тута я.
— Ты тоже повязан? — спросил Зуб.
— Ага.
— Надо думать, как выбираться отсюда будем, — сказал Зуб.
— Дело говоришь. Давайте до кучи соберемся, — предложил Шига. — У меня одна мыслишка появилась.
Связанные по рукам и ногам, они какое-то время, подавая голоса, скатывались, чтобы оказаться рядом.
— Вот что я думаю, — зашептал Шига. — У тебя, Кулотка, зубы молодые, грызи веревки.
— У-у! — одобрительно загудел Зуб. — Давай-ка, паря, начинай!
Вскоре Зуб, поругиваясь, растирал свои оказавшиеся наконец на свободе руки:
— Вот гады, как стянули, ничо не ощущают. — Затем быстро и ловко освободил от пут товарищей.
Почувствовав волю, он хотел было сразу лезть наверх, да осек Иван.
— Дело погубишь, — зашептал тот. — Не изведав броду, не суйся в воду.
Зуб ощупал стены:
— Ишь гады, как ровно сделали. Ни бугринки, ни зазубринки. Зацепиться не за что…
— Во засадили, — промолвил Кулотка, — и не выберешься.
— Выберемся, — произнес Иван таким торжествующим голосом, что его товарищи поверили, будто друг знает некую тайну. — Становись, Кулотка, к стене. Зуб, лезь на него…
Иван дотянулся до края. Земля под руками обсыпалась, и он никак не мог зацепиться.
— Ну, ты чаво? — нетерпеливо прошептал Зуб.
— Тише ты… — ругнулся Иван, стараясь выкарабкаться наверх.
После второй попытки Ивану удалось наконец выбраться. Он ящерицей метнулся от ямы, но уткнулся в какую-то преграду. Ощупав, догадался, что это шатер. Стало ясно, почему в яме царила всегда кромешная темнота. Чтобы найти выход, Иван ощупью стал пробираться вдоль стены. Вдруг его рука наткнулась на связку веревок, с помощью которой охранники вытаскивали пленных на поверхность. Ивану захотелось кричать от радости.