Месть Бруно

Кэрролл Льюис

— Ну вот! Опять слишком длинная! Почему ты не можешь дегжать хвост пгямо, когда я тебе говогю!..

— Я тебе скажу, что я сделаю, — сообщил мне Бруно полушёпотом, пока мы трудились. — Я достану тебе пгиглашение на коголевский ужин. Я знаю одного из стагших официантов.

Я представил себе это и рассмеялся.

— А разве официанты приглашают гостей? — поинтересовался я.

— Да нет, не ужинать! — поспешно ответил Бруно. — Чтобы помогать, понимаешь? Тебе бы этого хотелось, вегно? Газдавать тагелки и всё такое.

— Ну, это ведь не так приятно, как быть одним

из гостей и сидеть за столом, верно?

— Конечно, нет, — ответил Бруно таким тоном, словно ему стало жалко, что я такой невежда, — но ведь если ты даже не сэг какой-нибудь, ты же не думаешь, что тебе позволят сидеть за столом, сам понимаешь.

Я ответил, со всей возможной кротостью, что я этого и не думал, но это единственный вариант участия в ужине, который мне по-настоящему нравится. Тут Бруно тряхнул головой и сказал, довольно обиженным тоном, что я могу поступать как угодно, но он знает многих, кто отдал бы собственные уши, чтобы туда попасть.

— А сам-то ты там когда-нибудь был, Бруно?

— Меня один газ пгиглашали, в пгошлом году, — очень серьезным голосом сообщил Бруно. — Мыть супные тагелки, — нет, я хотел сказать: тагелки для сыга, — это было довольно здогово. Но здоговее всего — это то, что я подал гегцогу Одуванскому бокал сидга!

— Да, это в самом деле здорово! — воскликнул я и прикусил губу, чтобы не рассмеяться.

— Ведь пгавда же? — совершенно искренне спросил Бруно. — Ты знаешь, не каждому выпадает такая счесть!

Это навело меня на мысль о тех различных странных вещах, которые мы называем «честью» в нашем мире, в которых, если подумать, не намного больше чести, чем в той, которой удостоился милый малыш Бруно (кстати, я надеюсь, он уже стал немного симпатичен вам, при всей своей заносчивости), когда подал бокал сидра герцогу Одуванскому.

Не знаю, сколько бы я ещё мечтал таким образом, если бы Бруно не вывел меня из задумчивости внезапным криком.

— Ой, иди-ка скогей сюда! — воскликнул он в состоянии самого ужасного возбуждения. — Хватай её за втогой гог! Я её больше минуты не удегжу!

Он отчаянно боролся с огромной улиткой, вцепившись в один из её рожек, и чуть не сломал ей спину, пытаясь перетащить через травинку.

Я понял, что, если я допущу, чтобы это продолжалось, садовые работы на том и закончатся, поэтому спокойно взял улитку рукой и положил на небольшой холмик, где Бруно не мог её достать.

— Бруно, мы поохотимся потом, — сказал я, — если тебе так уж хочется её поймать. Но если ты её поймаешь, какой тебе от неё прок?

— А какой пгок от лисицы, когда вы её поймаете? — заметил Бруно. — Я знаю, что вы, великаны, охотитесь на лис.

Я попытался придумать какую-нибудь хорошую причину, по которой «великаны» могли бы охотиться на лис, а он не мог охотиться на улиток, но в голову мне так ничего и не пришло, поэтому я наконец сказал:

— Я сам когда-нибудь займусь охотой на улиток.

— Я надеюсь, что ты не настолько глуп, — заметил Бруно, — чтобы отпгавляться охотиться на улиток в одиночку. Понятно, что у тебя никогда не получится заставить улитку идти за тобой, если никто не тянет её за втогой гог!

— Разумеется, я не пойду один, — вполне серьёзно отвечал я. — Кстати, лучше всего охотиться на этот вид или ты рекомендуешь тех, что без домика?

— О нет, мы никогда не охотимся на тех, что без домиков! — Бруно даже слегка передернулся от одной этой мысли. — Они так из-за этого злятся, и потом, если на них свалишься, они всегда такие липкие!

К этому времени мы уже почти закончили сад. Я принёс несколько фиалок, и Бруно как раз помогал мне посадить последнюю, когда вдруг замер и сказал:

— Я устал.

— Тогда отдохни, — посоветовал я. — Я могу продолжать и без тебя.

Бруно не нужно было приглашать два раза: он сразу же принялся устраивать из дохлой мыши что-то наподобие дивана.

— А я спою тебе песенку, — сказал он, перекатывая мышь.

— Спой, — согласился я. — С удовольствием послушаю.

— Какую песню ты пгедпочитаешь? — спросил Бруно, перетаскивая мышь в такое место, откуда мог лучше всего меня видеть. — «Дзинь-дзинь» — самая лучшая.

Невозможно было воспротивиться после такого недвусмысленного намёка, однако я немного помолчал, делая вид, что раздумываю, а потом сказал:

— Что ж, «Дзинь-дзинь» мне больше всего по вкусу.

— Это свидетельствует о том, что ты хогошо газбигаешься в музыке, — с довольным видом произнёс Бруно. — Сколько бы ты хотел колокольчиков? — и он засунул палец в рот, помогая мне принять решение.

Поскольку поблизости рос только один колокольчик, я самым серьёзным голосом сказал, что, пожалуй, на этот раз сойдёт и один, после чего сорвал цветок и вручил его Бруно. Он пару раз провёл рукой вверх и вниз по цветкам, словно музыкант, пробующий инструмент, и маленькие колокольчики отозвались чудесным нежным звоном. Мне раньше никогда не доводилось слышать цветочную музыку — не думаю, что её вообще можно услышать, если не находишься в «феерическом» состоянии, и даже не знаю, как дать вам представление о том, на что это было похоже, разве что сказать, что она звучала, как перезвон колоколов, доносящийся за тысячу миль от тебя. Когда Бруно удовлетворился, что цветы звучат в лад, он уселся на дохлую мышь (похоже, во всех других местах он чувствовал себя не вполне удобно) и, взглянув на меня весело сверкающими глазами, начал. Кстати, мелодия оказалась довольно любопытной, и, возможно, вам захочется самим попробовать её сыграть, поэтому вот её ноты:

Проснись! Проснись! Сова кричит —

Закат раскрасил неба синь:

То эльфов музыка звучит —

«Король идёт! Дзинь-дзинь! Дзинь-дзинь!»

Как сладок звук эльфийских флейт —

Они раскрасят неба синь:

«Проснись! Проснись!» — И сна уж нет:

«Король идёт! Дзинь-дзинь! Дзинь-дзинь!»*

Он пропел первые четыре строки оживлённо и весело, заставляя колокольчики звенеть в такт музыке; но последние две спел довольно медленно и спокойно, и просто размахивал цветами над головой, а закончив первый куплет, принялся объяснять.