Месть Елизаветы
Шрифт:
Но сейчас казалось, что нет человека на свете ближе.
Он обнимает ее. Она гладит его волосы. Тихо, нежно. Но то чувство, что растет внутри, оно требует большего. Его губы касаются ее шеи… Его пальцы спускаются по ее спине ниже, дыхание чуть сбивается. Совсем сбивается. И уже не остановить. И не хочется останавливать. И Лиз сама понимает, что гладит его сама, плечи, бока… и хочется рубашку на нем расстегнуть, но она лежит на нем и это сейчас сложно.
А Люк, наверно, слышит ее мысли – в постели с менталистом такое случается. Не нужно говорить, он и сам знает, чего она хочет. И она
Лиз чуть приподнимается, расстегивает его пуговицы. Он переворачивает на ее на спину, сам снимает рубашку, бросает рядом, начинает стаскивать платье с нее. Они раздевают друг друга, немного неуклюже, путаясь в одежде, но это даже весело.
– Я, наверно, вся грязная, – запоздало вспоминает Лиз. Чуть-чуть неловко становится.
Но Люк только смеется.
– Я тоже. Давай мы с этим разберемся немного потом.
Сейчас хочется только любви, близости, друг друга. Хочется почувствовать, что они друг у друга есть, а остальное не важно совсем.
И это так легко и хорошо до того момента, как Лиз по ногам задевает чем-то… какой-то палкой. Она вздрагивает, в первое мгновение не может понять. И тут же чувствует, как Люка обдает волной неловкости и стыда. Он почти отшатывается от нее.
– Прости…
– Балбес! – она выдыхает, поняв. – Надо просто снять.
Но он только напряженно смотрит на нее, сжав зубы.
Тогда Лиз сама.
Штаны Люк еще снять толком не успел, поэтому Лиз закатывает штанину до колена, повыше. На самом деле, действительно стоит сделать усилие над собой, чтобы посмотреть так близко.
Люк ловит ее руки.
– Я сам, – говорит немного хрипло, садится.
– Не говори глупости. Я хочу посмотреть.
«Как в цирке уродов», – мысленно говорит он, сжимает зубы. Хоть мысленно.
– Придурок, – с легкой злостью говорит она. – Брось это. Ты думаешь, мне легче в жизни пришлось? Моих шрамов, может, и не видно, но это ничего не значит. Ты ведь сам копался в моей голове, все знаешь.
У него краской заливает щеки.
– Прости.
И все же снимает протез сам. Сжимает зубы снова. Лиз так отчетливо чувствует, как ему хочется сбежать, хочется спрятаться.
– Думаешь, я что-то новое о тебе узнала? – говорит она. – Хочешь, чтобы я начала уговаривать, что это не важно? Что ты нравишься мне и так?
– Нет, – он качает головой.
Лиз протягивает руку, проводит пальцами. Чуть ниже колена… Кожа под протезом немного красная, с одной стороны даже стерта до мозоли. Еще бы – столько бегать.
Вздыхает.
Потом подается ближе, и обнимает его. Заваливает на спину, сама ложится на него. И Люк как-то с облегчением фыркает.
– А у меня еще на боку вон какой шрам, посмотри, – говорит он. – И двух ребер нет.
И все же, чуть неуверенно улыбается уже.
И Лиз смеется. А потом целует его. Чувствуя, как Люк расслабляется в ее руках, целует в ответ. Так горячо, почти отчаянно, жадно. Сам сжимает крепче. Потом переворачивает на спину под себя.
А дальше ничего уже не имеет значения. Потому что это хорошо и правильно, и только это. Его горячее дыхание, его руки, то, как он вжимает ее в кровать с тихим стоном, почти с рычанием, то, как она выгибается под ним, сама подаваясь вперед, прижимаясь ближе… Так хорошо.
«Не отпускай меня».
«Никогда».
ГЛАВА 28. Все, что потом
Потом три совершенно сумасшедших дня, когда Лиз уже совсем перестала что-либо понимать, голова шла кругом. Столько разговоров и объяснений, сколько никогда в ее жизни не было. Из нее вытянули все. Раз за разом. И ментально и требовали рассказать вслух.
В какой-то момент она почти готова была расплакаться, но очень кстати влез Люк с какой-то дурью, отвлек. Сделать он ничего не мог, его бы не стали слушать, но хоть небольшую передышку Лиз дали. Она слышала, как потом на него орали в коридоре, как он сам на кого-то орал. Потом зашел, сел рядом, протянул сигареты. «Не бойся их. Все будет хорошо». Взял за руку.
И немного отпустило.
Люк вообще все время был рядом, не отходил, охраняя Лиз от любого недоброго взгляда.
Ему самому отчетов и объяснений досталось куда больше, но он привык. Сидел, все писал и писал, постоянно разговаривал с кем-то.
И Штефан помог. «Эта женщина спасла мне жизнь, – сказал он. – Ее нужно наградить, а не мучить всем этим». Наверно, без Штефана пришлось бы хуже, потому что королю Ладиславу Лиз не слишком-то нравилась, после покушения король смотрел на все довольно скептически. «Кто знает, что у этой девки в голове. Я бы не доверял».
Их приглашали на аудиенцию. Его величество выражал благодарность, по большей части Люку, но и Лиз тоже досталось немного, ей король быстро и сухо кивнул… но это не важно. Важно то, что теперь Лиз точно ни в чем обвинять не собирались. Благодарности ей были не нужны.
О Томе говорили совсем мало. Лиз и сама не знала, как относиться к нему, но все равно обрадовалась, когда ей сказали, что он жив, его вывели из дворца. Теперь будут судить, потому что, в отличие от Лиз, он делал все добровольно и осознано. Не то, чтобы у него был выбор, но он отлично все понимал.
Лиз принесли письмо… небольшое, скорее записку. Быстрый аккуратный почерк Тома.
«Не держи на меня зла, Лиз, – писал он. – Я честно хотел, как лучше. Просто поначалу не до конца понимал, чем все обернется, а потом стало поздно. Я не жду прощения, понимаю, что виноват перед тобой. Но не поступи я так, все могло бы кончиться куда хуже. Надеюсь, у нас когда-нибудь будет возможно встретиться и поговорить».
Люк сказал – так и есть, Том делал, что мог. По крайней мере, первое время точно. Все это при сканировании памяти смогли вытащить из его головы. Том действительно пытался Лиз защитить, как мог. Ему пригрозили, что если он не будет подчиняться и делать то, что ему говорят, то девчонку продадут на восток каким-нибудь шейхам в гарем, там таких девочек любят. Или придумают еще что повеселее. И что выдать Лиз замуж за престарелого барона – это куда лучше и безопаснее. Барон помрет, а титул останется, деньги останутся… Вдова с титулом сможет защитить себя лучше, чем сирота без гроша в кармане.