Месть фортуны. Фартовая любовь
Шрифт:
— А зачем Тоська? Могли на Митьку выйти! Это и ближе и быстрее! — испугалась собственных выводов Задрыга.
— А, может, на него пытались выходить? Да Шакал менял хазы. Прокол получился. К пахану его уже не пустят стремачи. Да и зачем возникнет к Шакалу, коли свалил в откол? Опять же не надыбает его. А сам пахан в подземку не возникнет. Это верняк! Вот и вышли на Тоську. Ты — ушлая! Не проведешь! Чуть что не глянулось — «перо» в горлянку — и гуляй Вася! Тоська — не ты! Потому ее приглядели. Чтоб риска
— Но Тоськи нет уже!
— Теперь другое отчебучат. Иль за тобой увиваться станет этот хмырь!
— Тоську он давно мог закадрить. Зачем ему было тянуть резину?
— Для натуральности. Да и пас он мою хазу. Нутром чую. Каждого пацана! И меня с Лангустом! Стерегись хмыря! Подсадка он!
— Тряхну! Расколю гада! Посмотрим, кто кого попутает! — взяла Капка записку из рук стремача. И прочла написанное пьяной рукой:
— Возникни, Задрыга! Мне не по кайфу без тебя! Кто старое вспомнит, тому — глаз вон! Я жду! Король…
Капка сожгла записку в камине. Она не затронула душу, перестала верить Остапу окончательно. Она даже не злилась на него. И не подумала написать в ответ хотя бы пару слов. _
Капка пришла на полянку, где работал Олег. Шалаш стоял на месте. Его никто не убрал, не раскидал и не сжег. Хотя он явно мешал старику, какой наблюдал за каждой травинкой на поляне.
Задрыге не верилось в слова Сивуча об Олеге. Но проверить еще раз — никогда не лишне. И девчонка решила сменить тактику.
Она убрала со двора чайный столик, предпочтя пить чай в хазе и только со своими. Утром, когда заметила Олега, вышла из дома, вернула записку с объяснением.
— Вы опоздали! Она уехала! — усмехнулась едко и впилась взглядом в его глаза.
— Адрес подскажите, — попросил тихо и полез за ручкой и блокнотом.
— Я не знаю! Мы в разных городах живем, видимся крайне редко.
— Что ж, извините! — опустил Олег голову и поплелся в лес за стариком.
Капка мчалась следом. Ловя всякое слово. Но за весь день Олег даже головы не поднял. Измерял рост трав и цветов, что-то разглядывал под лупой, писал в толстенную тетрадь свои наблюдения и говорил со стариком только о работе.
Задрыге стало неимоверно скучно в соседстве с ними. И обматерив обоих молча, ушла из леса, продрогшая от росы, сырости и молчания.
Колька с Шуриком занимались под наблюдением Лангуста. Учились без промаха забрасывать «кошку» на крышу дома и залезать по тонкой бечевке легко и бесшумно.
Петька одолевал высоченную березу. Он уже не уставал, как раньше, но не укладывался в отведенное время. Запаздывал на две-три минуты с подъемом. Лангуст давал мальчишке немного отдохнуть и снова заставлял подниматься вверх.
Данила учился метать ножи. Раньше у него с этим ничего не получалось. Теперь из трех бросков — два попадания в цель. Но
— Ну, дубина безголовая! — слышит Капка знакомую брань, самой не так давно доводилось слышать и похуже. Сивуч — не Лангуст. Куда как круче натаскивал «зелень». И кулаков своих при этом не щадил, и пацанов не жалел.
Теперь Сивуч ослаб. Лангуст за ним, как за ребенком, следит. Лечит, кормит, моет, стирает, готовит поесть.
Задрыге помнится, как обрадовался Лангуст ее приезду, оно и понятно, получил передышку от домашних забот.
Да и то признать надо, уставал мужик. Все последние годы на него шестерки «пахали». Сам пальцем не шевелил. Теперь все своими руками делать пришлось. И не только для себя.
Капка, когда вошла в дом, враз приметила, что не сидел Лангуст сложа руки. Все вокруг было чисто вымыто и постирано.
— А я думала, что ты ни хрена не умеешь! — призналась Капка.
— Конечно, не могу! Я сюда двух зверюг приводил. Медведиц! Одну себе, другую Сивучу. Одно хреново — мужики с нас нынче гавно! — смеялся Лангуст и добавлял:
— Но, ништяк! Вот потеплеет, раздухаримся мы с Сивучем и по бабам намылимся! Я себе — сракатую блондинку, Сивуч — сисястую брюнетку!
— Ага! Чтоб было за что ухватиться при ветре! Не то унесет! — закашлялся Сивуч.
Он уже видел лица. Спокойно, не спотыкаясь, ходил по дому и во дворе. Умел прикрикнуть на пацанов, как раньше на Задрыгу. Но вечерами замерзал даже у жаркого камина.
— Хана мне скоро, Капка!
— С чего взял?
— Кровь не греет меня!
— А ты бухни!
— Не помогает, пробовал! Ты хоть на могилу ко мне возникнешь?
— Не надо об этом, Сивуч! Может, моя смерть твою опередит, — ответила Капка тихо.
— Ты что? Тыква сгнила? Чего вякаешь про ожмуренье? Тебе дышать и дышать! Иль я зря с тобой мучился? Всему учил как маму родную! Я в тебя самого себя вложил не жалеючи! Потому что ты бабой станешь! Больше других должна знать и уметь!
— Сивуч, а если меня никто не любит, как жить?
— Эх, Задрыга! Фартовым редко в любви фартит! А все оттого, что Фортуна не может дать разом много! Удачливые воры обычно быстро жмурятся. Потому, что пасут их многие. Оттого и нет счастья. Дав кучу башлей и рыжухи, человечье отнимает. Само сердце! А без него нет любви! — встал старик и указал в окно:
— Глянь-ка! Чего этот хмырь застопорил Петьку?
Капка посмотрела во двор. Заметила пацана, разговаривающего с парнем. Открыла форточку, прислушалась: