Месть империи 1. Братство Астарты
Шрифт:
– Какие люди? – Иоанн еще не пришел в себя и не понимал, как ему на все это реагировать.
Незнакомец вновь продемонстрировал свою иронично-невозмутимую улыбку.
– Оно вам надо, цезарь? Многие знания рождают многие печали. Считайте, просто люди, которым небезразлична ваша судьба и судьба страны. Кстати, меня вы можете называть Странник.
«Странник», – мысленно повторил про Иоанн, чувствуя себя немного лучше. Желудок, избавившись от «отравы», перестал бунтовать, и даже в голове восстановилась прежняя рассудительность, но общее
Странный человек продолжил так, словно услышал невысказанный вопрос.
– Я вам отвечу, цезарь. Они хотят знать, что вы за человек, можно ли на вас рассчитывать и, самое главное, какова ваша ближайшая судьба?
Иоанн только хмыкнул в ответ:
– Я бы и сам не против.
– Так давайте узнаем.
Странник протянул открытую ладонь с лежащим на нем зеркалом.
– Взгляните сюда. Что вы видите?
Цезарь непроизвольно наклонился над крохотной зеркальной поверхностью, где в появившихся из ниоткуда клубах дыма зиял овал черной пустоты.
– Ничего! Одна чернота! – Он поднял удивленный взгляд. – Что это значит?
Странник молча убрал зеркало и в задумчивости уставился на Иоанна.
– Не знаю, обрадует вас это или нет, но у вас нет будущего.
Он заметил испуг в глазах цезаря, и его бесстрастное лицо дернулось едва заметной улыбкой.
– Нет, нет, не пугайтесь – не в этом смысле. У вас нет точно определенного будущего.
– Как это?
Ухоженное, гладко выбритое лицо с интересом уставилось на цезаря.
– Скажем так. Если бы этот кусочек стекла показал, как вы будете выглядеть в старости, то у вас не было бы поводов беспокоиться. Если бы вы увидели свой труп с ножом в груди, то следовало бы поторопиться и написать завещание. А темнота означает, что в отношении вас судьба еще не определилась. Вы можете прямо сейчас упасть и сломать шею, а можете прожить долгую жизнь. Развилка еще не пройдена, и какое событие станет поворотным, судьба, видимо, до сих пор решает.
– Вот вы удивили! – Иоанн позволил себе язвительность. – Не морочьте мне голову! Никто не знает своей судьбы.
– Да-да, никто, – Странник произнес это, словно успокаивая капризного ребенка, и продолжил говорить сам с собой: – Скорее всего, ваша судьба тесно переплетена с судьбой другого человека, и в этом противостоянии должен остаться лишь один из вас, но пока не решено кто. С одной стороны, новость неважная, но с другой, если вопрос до сих пор открыт, значит, за вас еще можно побороться. Наших друзей это должно вполне устроить.
Он вдруг замолчал, и впившийся в лицо Иоанна взгляд блеснул безжалостной сталью.
– Вы хотите жить, цезарь?
Под этим ледяным пронизывающим взглядом Иоанн вдруг в одночасье безоговорочно поверил – сейчас решается его судьба, и ответ его должен быть без всяких оговорок, в одно простое слово.
Он встретил бесстрастный взгляд незнакомца и выдержал его до конца.
– Да!
– Это хорошо.
Взгляд напротив по-прежнему замораживал душу.
– Умеете ли вы ценить и помнить услуги, оказанные вам?
О какой услуге идет речь Иоанн понимал, как и то, что цена за нее не обсуждается. Сколько попросят неведомые спасители, столько и придется отдать. «Договор, прямо скажем, кабальный, – мелькнуло в его голове, – но скупиться, когда речь идет о твоей жизни, глупо».
Еще мгновение он позволил себе подумать и все-таки произнес то, что хотели от него услышать:
– Такие услуги я не забываю.
После этих слов взгляд странника оттаял, и в нем вновь засквозила скрытая ирония.
– Последний вопрос. Скажите мне, цезарь, в кого вы верите? В нового огнерожденного Митру, ходите по воскресеньям в церковь или предпочитаете древних изгнанных богов? А может быть, в вас вообще нет веры?
Иоанн был не готов к такому вопросу, да и понимал – это не теологический спор, это все еще проверка, понятная только странному человеку напротив. Он задумался и произнес очень тихо, стараясь быть абсолютно честным с самим собой:
– Я сомневаюсь.
Ирония продолжила лучиться из глаз незнакомца.
– Сомнения – это хорошо! Сомнения всегда лучше следования догмам. Раз человек сомневается, значит, он мыслит, а разве не тем он отличается от животных?
Иоанн не ответил, осознавая, что его не спрашивают.
А незнакомец продолжил:
– Предположим, вы вдруг стали властителем империи.
Иоанн протестующе замахал руками, и Странник понимающе хмыкнул:
– Я же сказал – предположим. Чисто гипотетически, что бы вы сделали? Продолжили гонения на древнюю веру предков, казни и пытки ее адептов или предоставили своим подданным право выбора?
Этот вопрос Иоанн не единожды обсуждал с самим собой, и действующая политика империи не находила понимания в его сердце, а та жестокость и нетерпимость, с какой действовала новая церковь в союзе с властью, была и вовсе ему неприятна.
– Я считаю, что преследование за веру недостойно величия нашей истории.
Он постарался высказаться максимально обтекаемо, но точно знал, что даже такой ответ, если бы его донесли до Священного Трибунала, повлек бы за собой немедленное расследование.
По бесстрастному виду Странника невозможно было сказать, удовлетворил его ответ или нет, он все также продолжал вести какую-то одному ему понятную игру.
– Что ж, будем считать, мы договорились, и если стороны не имеют больше вопросов друг к другу, то пора заканчивать. А ты что скажешь, Го? – Незнакомец, по-прежнему держа на лице ироничную улыбку, повернулся к своему безмолвному спутнику. – Молчишь! Сомневаешься?
Насмешливая маска вновь обернулась к Иоанну.
– Вот видите, цезарь, сомнения мучают не только вас.