Месть Ледовой Гончей
Шрифт:
Трупы напавших сложили неподалеку от корабля, и я трижды прошел мимо них в надежде отыскать Эльма. Но среди обледеневших глаз мертвецов я не нашел знакомых. Потом меня отыскал Фарри и силой затащил в лазарет к Квану, чтобы тот посмотрел на мою левую кисть.
Доктор, измученный, нервный, прошептал проклятья, отодрав варежку от руки. У меня не было сил пугаться или тревожиться, хотя почерневшие обрывки кожи и бесчувственность пальцев признак совсем дурной.
Я смотрел на койку, где лежал Торос. Грудь Неприкасаемого вздымалась неровным дыханием, из горла рвались нехорошие хрипы. Но он был жив.
– Где Лис, Кван?
Но наш унылый врачеватель лишь пожимал плечами и возвращался к работе.
Вскоре загудела печь в лазарете. Хромающий Три Гвоздя притащил целое ведро энгу, устало переглянулся с Грэгом и поспешил обратно. Я знал, что происходит снаружи. Палубные матросы, механики и штурмовики, забыв про свою избранность, спасали корабль. Пилили льдины, заполняя железные ванны. Глаза шаманов глубоко запали от усталости, но и старик Балиар, и подлец Зиан выкладывались на полную, обеспечивая механиков энгу.
Кван смазал мои раны жирной и вонючей гадостью, напоил каким-то отваром и отправил на кубрик. Пальцы нещадно колола боль, но сидеть в холодном темном отсеке, пока товарищи надрываются на работах, я не смог. С трудом выбрался наружу – и только там понял, что у меня совсем не осталось сил. Вцепившись в фальшборт второй палубы здоровой рукой, я смотрел вниз и чувствовал только тяжесть в теле. Казалось, что с каждым мигом я набираю вес, и колени стали подкашиваться, не выдерживая.
Что за отвар влил в меня Кван?
В ночи стонала и грохотала Пустыня, над которой уже поднимался рассвет; внизу метались тени и жужжали пилы. Моряки таскали ведра с энгу куда-то в недра первой палубы, где суетились механики. Пару раз «Звездочка» содрогнулась, когда инструментарии безуспешно пытались завести двигатель, лязг растекался средь льдов, сопровождаемый яростными проклятьями Шестерни в адрес «поганых ублюдков с кр-р-р-ривыми р-р-р-руками, котор-р-р-рые нужно отор-р-р-р-рвать и скор-р-р-р-рмить волкам».
– Нельзя заводить! Нельзя! – орал он.
Первым из шаманов отключился Зиан. Молодой парень осел рядом с ванной, и его тут же подхватили на руки. Балиар смог приготовить еще несколько баков, прежде чем поник, опустил голову и молча побрел к кораблю.
Я смотрел на старика и чувствовал его злость, непонятную ярость и досаду. Балиар думал о своем ученике с завистью, с ненавистью. Что у них произошло?
Устало моргнув сухими и тяжелыми веками, я пошатнулся. Опустился на колени, так что фальшборт закрыл мне обзор, и с облегчением повалился на невероятно теплый и мягкий трап. Хотелось спать. Очень хотелось спать. Несколько секунд я лежал без движения, наслаждаясь покоем.
«Ты умрешь, Эд. Встань».
Я не хотел подниматься. Здесь было тихо и спокойно, хорошо. Лихорадочные мысли об Эльме, о компасе, о Торосе ушли куда-то далеко. Ничего хорошего меня в будущем не ждало. Над головой дышало северное небо, низкое-низкое, мягкое-мягкое.
В сердце кольнуло. Я услышал скрип снега где-то наверху – и почувствовал коснувшийся меня недобрый взгляд. Перегнувшись через фальшборт, с первой палубы на меня смотрел Волк. Клубы пара вырывались из-под шарфа, шапка была надвинута на лоб.
Хочешь, чтобы я сдох здесь, да? Хочешь, чтобы этот драный юнга тихо-мирно замерз и замолк навеки?
Я очень медленно сел, с трудом встал на подгибающиеся ноги. Бросил взгляд на Волка и, увидев его разочарование, шагнул к тамбуру на палубу.
«Я выберусь…»
Тепло – самое драгоценное, что есть у человека в Пустыне. К сожалению, ценить его, как и многое другое, начинаешь, только когда лишаешься. Полностью или частично – это не столь важно. Энгу, нескончаемая энгу. Дешевое топливо, простое топливо. Есть шаман – значит, беды не будет. Так я считал всю свою жизнь, пока не понял, как же ошибаюсь.
Теперь, ютясь на кубрике возле одной печки, чувствуя холод, пробравшийся на борт «Звездочки», я узнал много нового. Вся энгу, которую производил осунувшийся и еще больше состарившийся Балиар, шла на двигатели. Моряки пилили лед, старик выбирался наружу, превращал его в густую жидкость – и пираты ведрами носили получившуюся смесь в недра технической палубы, где техники добавляли в нее что-то и заливали в громадные недра моторов, чтобы смазать сердце «Звездочки».
На корабле стало неуютно. В кубрике мы переделали переборки вокруг печки Полового, чтобы ни капли тепла не уходило зря. Стащили топчаны так, чтобы лежать поближе друг к другу, но холод все равно пробирался к нам. Шипели лампадки с китовым жиром, бросая тусклый свет на покрытые изморозью стены. Хрипло и надсадно кашлял Шон.
Про холод быстро забываешь, но когда он возвращается, кажется, что и не уходил никуда этот суровый спутник. Что лед был здесь всегда, просто прятался, дожидаясь удобного момента. И только печь Полового хоть как-то удерживала стихию от победы над пиратской командой.
Не знаю, каким образом капитану удавалось договориться с Балиаром насчет лишнего ведра энгу для кухни, лазарета и печей на палубе. Шаман работал на износ и постоянно ругался. В нем поселилась тьма, каждая просьба Грома заканчивалась вспышкой недовольства. Добрый, рассеянный шаман куда-то исчез, и на его месте оказался скандальный, склочный старик.
Мы вдруг все стали зависимы от дара заклинателя льдов.
Первая палуба опустела. Оставшиеся в живых штурмовики и офицеры перебрались на камбуз, поселившись вместе с инструментариями. До того момента, как механики запустят систему отопления, всем придется потерпеть вынужденную тесноту.
Но самым страшным был не холод. Страшнее всего оказались непривычные темнота и тишина, словно нас заперли в железной коробке навсегда (хотя, получается, так оно и произошло). Двигателя заводить больше не пытались, я слышал, какую истерику закатил Шестерня, предрекая гибель моторов при тщетных попытках, и потому капитан решил все сделать осторожно и надежно. Сначала масло, потом топливо с запасом, и только потом уже подумать о большем. Мы терпели. У нас не было выбора. Судно погрузилось во тьму со светлячками шипящих горелок. Люди стали тенями. И мне показалось, что на «Звездочке» зародилось нечто новое… Нечто жуткое. Даже разговоры на кубрике теперь шли вполголоса, будто громкие слова могли разбудить затаившихся в темноте демонов.