Месть предателя
Шрифт:
Девушка рассмеялась.
– Кстати, – уже серьезно сказала Лида, – Даниил Андреевич сейчас подойдет.
– Лида, вы ясновидящая?
– Нет, – грустно ответила Лидия. – Просто я видела, как он только что вышел из своего автомобиля.
Говоря это, девушка показала на окно, выходящее на школьный двор. Сквозь мутное, еще не промытое после ремонта оконное стекло можно было разглядеть стоящие у ворот школы «Жигули».
Хотя Юрий и ожидал прихода директора, однако тот появился в фойе внезапно. Как всякий хороший хозяйственник, он сначала обошел вверенный ему объект,
– Лидия Георгиевна, – услышал внезапно за своей спиной Гордеев, – я поражаюсь вашим способностям! Вы всегда находите себе добровольных помощников. Как вам это удается? Поделитесь на досуге?
От неожиданности Лида чуть не выронила портрет, который в это время ей подавал Гордеев, но Юрий успел его подхватить.
– Это моя инициатива, – Гордеев обернулся. – Я просто не мог отказаться от помощи начинающему педагогу. Здравствуйте.
– Что ж, хорошим помощникам мы всегда рады, – сказал директор и склонил голову в вежливом полупоклоне.
Гордеев без труда узнал директора. Этот полноватый мужчина хотя и изменился с годами, но все же очень напоминал того семнадцатилетнего юношу, чья фотография висела среди лучших учеников школы. Те же внимательные глаза, то же суховато-серьезное выражение лица, виной чему были старомодные очки в тяжелой роговой оправе. Лишь волос поубавилось на голове. Они теперь не свисали челкой, а были зачесаны назад и немного набок, что позволяло скрывать постепенно увеличивающуюся лысину. Такие прически раньше почему-то назывались «внутренний заем».
Даниил Андреевич строгим директорским взглядом окинул то, что успела сделать его подчиненная, и, кажется, остался доволен.
– Продолжайте, Лидия Георгиевна, – поощрил он и собрался было идти дальше, но был остановлен своей подчиненной.
– Даниил Андреевич, – сказала Лида, – а товарищ к вам.
Директор внимательно оглядел Гордеева:
– Слушаю вас. По какому вопросу?
– По личному вопросу одного из моих клиентов, – ответил Гордеев.
Леонидов удивленно вскинул брови.
– Я адвокат, – пояснил Юрий.
– Тогда пройдемте в мой кабинет… Это на втором этаже.
Кабинет директора школы состоял из двух небольших комнат. В одной, совсем маленькой, располагалась приемная, а в другой, чуть больше, – рабочий кабинет. В нем царил беспорядок. Повсюду валялись какие-то бумаги. Это были и старые объявления об экскурсиях по музеям, расписания учебных занятий, и школьные стенные газеты, выпущенные к разным праздникам. Были тут и сочинения по литературе, и контрольные по математике, которые, судя по лиловым штампам, являлись итоговыми за четверть или за год.
– Извините. У нас ремонт, – объяснил беспорядок директор школы. – Приходится кочевать с места на место. – Даниил Андреевич освободил ближайший же стул, а бумаги с него перенес на подоконник. – Садитесь. А я, с вашего разрешения, пока немного приберу.
Пока хозяин кабинета неторопливо наводил поверхностный порядок, Юрий Петрович огляделся. Кроме нескольких стульев и директорского стола, на котором стоял устаревший компьютер – явно подарок каких-нибудь шефов, – в помещении находилось еще и несколько массивных шкафов с инвентарными номерами, забитых папками, книгами и классными журналами. Наверху стояли два микроскопа, огромный глобус и какая-то химическая посуда, из-за чего невозможно было определить предмет, который преподавал директор школы, кабинет которого больше напоминал кладовую запасливого завхоза. Рядом со шкафами в небольшой застекленной витрине красовались металлические, керамические и деревянные кубки, всевозможные вымпелы, грамоты и жетоны на атласных тесемках. Это были школьные спортивные трофеи, добытые не одним поколением школьных атлетов, туристов и шахматистов, защищавших честь своей школы на районных, городских, областных и даже всесоюзных соревнованиях, первенствах и разного рода олимпиадах.
«Богатая коллекция!» – подумал об уголке спортивной славы Юрий Гордеев.
На стене, за вращающимся креслом директора, висел большой живописный портрет мужчины, изображенного в полный рост. Его лицо Гордееву показалось очень знакомым, и имя вертелось на языке, но вспомнить, кто это, Юрий все никак не мог. Портрет был выполнен маслом и вставлен в массивную золоченую раму.
– Интересуетесь? – спросил директор школы, по всей видимости перехвативший взгляд Юрия.
– Да, – ответил Гордеев. – Только вот забыл…
– Так это же Макаренко! Наша школа носит его имя. – Директор сделал многозначительную паузу. – Был такой педагог. Занимался беспризорниками. Макаренко собирал их в коммуну и делал людей с большой буквы.
– И написал «Педагогическую поэму», – продолжил Гордеев.
– Читали? – поинтересовался Даниил Андреевич.
– Приходилось, – ответил Гордеев. – И «Флаги…» тоже.
– Что ж… Приятно слышать. Сегодня немногие могут похвастаться этим. – Леонидов перенес последние бумаги на подоконник и сел наконец за свой стол. – Ну так что же вас привело ко мне?
– Дела давно минувших дней… и нынешних.
– Слушаю вас, господин адвокат.
Юрий Гордеев вкратце рассказал суть своего дела, которая сводилась к тому, что адвокату Гордееву, взявшему на себя защиту Невежина, была необходима характеристика на своего подзащитного – одна из многих, которые ему еще предстояло получить в других местах. Кроме того, он хотел узнать о взаимоотношениях между Поташевым и Невежиным, начавшихся, надо понимать, еще в школьные годы.
– Они учились в одном классе, не так ли? – закончил Юрий.
– Да. Я помню этих парней. Отличные были ребята. Гордость школы. Они окончили школу годом раньше меня. А вот меня они вряд ли вспомнят: старшеклассники, как правило, не обращают внимания на тех, кто моложе. В год окончания школы Невежин и Поташев были лучшими среди всех десятых классов, а их тогда было четыре: "А", "Б", "В" и "Г". Они учились в "А", лучшем классе в школе.
Леонидов поправил указательным пальцем свои очки, сползшие на кончик носа.
– Вам, Юрий Петрович, наверное, известно о практике, которая существует во многих школах.