Месть розы

7 июня, в конце двенадцатого столетия, на девятом году правления Конрада Справедливого, императора Священной Римской империи, спустя семь-восемь лет после Третьего крестового похода, на исходе двух десятилетий эры куртуазной любви, предполагающей, что у женщин ценится не только то, что ниже талии.

Женщины завершали свое перевоплощение в прекрасных дам. Это происходило в самом большом шатре на территории недостроенного высокогорного

— И кого ты изображаешь на этот раз? — спросила одна из девушек другую.

— Хозяйку Бернского замка, — ответила темноволосая.

— По чьей просьбе? — уточнила блондинка.

— Герцога Баварии.

Остальные что-то завистливо пробормотали.

Под надзором Маркуса двадцать четыре пары рук рылись в груде элегантных платьев и туник. Все женщины, даже те немногие, которые присутствовали здесь исключительно ради денег, а не удовольствия, улыбались при виде этих восхитительных нарядов из парчи, шелка и прочих экзотических тканей, отделанных изысканным золотым шитьем рукавов, роскошных кожаных поясов — словом, всего того, что так любят воспевать трубадуры. Просторный шатер был ярко освещен; его соорудили с таким расчетом, чтобы при необходимости снимать полотняную крышу, позволяя утреннему солнцу пробиваться внутрь сквозь вершины лиственниц и берез.

Дворец еще строился. Окружающие внутренний двор стены были пока не закончены (хотя уже украшены с необыкновенной пышностью), зато на кухне имелось все необходимое.

Для работников, доставленных сюда всего на две недели, на скорую руку сколотили грубые постройки. На том конце двора, где стоял женский шатер, стена вообще отсутствовала. Рядом с шатром уходил в небо крутой склон, похожий на лесистый утес. Его величеству нравилась подобная эстетика: природа, робко вторгающаяся в то, что совсем скоро превратится в великолепный рукотворный мир, блистательный как благодаря обстановке, так и обитателям. Тем временем необходимость использовать шатры и палатки создавала иллюзию пасторали, а иллюзии — вещь полезная для любого монарха.

— А я буду пастушкой, — сообщила самая пышногрудая среди присутствующих и добавила, подмигнув: — Для епископа Фридберга.

Все, за исключением Маркуса, засмеялись, а красотка повернулась к высокой девушке с лицом в форме сердечка.

— А ты, Жанетта? Кем будешь ты?

— Обнаженной сестрой графа Савойи, — ответила Жанетта с напускной серьезностью.

— По чьей просьбе? — спросил кто-то.

— Графа Савойи, — с усмешкой ответила Жанетта, вызвав очередной взрыв смеха.

— Удивительно, что его сестра не явилась сюда сама — судя по тому, что я о ней слышала, — пробормотала одна из женщин, и все снова расхохотались.

В женском шатре всегда много смеялись, каждый год, где бы его ни устанавливали. Прелаты, рыцари и придворные снаружи слышали этот смех, но воспринимали его как веселое щебетание, не догадываясь о цинизме, на котором он был замешан. Женщины знали, что это тоже является частью плана. Кроме императорского сенешаля Маркуса, только Конрад — их монарх и хозяин — имел представление о том, чем на самом деле вызвано такое веселье.

У Маркуса были темные волосы и узкое лицо с резкими чертами. Каждый год женщины поддразнивали его, говоря, что просто жаждут подарить такому привлекательному мужчине свою добродетель — у кого еще оставалось что дарить. Обычно их внимание доставляло ему удовольствие, а им нравилась его нетребовательность. Однако в этом году он выглядел взволнованным и рассеянным.

Там, где Маркус брал интересной внешностью, Конрад — король Германии, Сицилии, Бургундии и император Священной Римской империи — подкупал обаянием. Это был высокий, крепко сложенный мужчина с прекрасными зубами, светло-голубыми глазами, светло-рыжими волосами и такой же бородой. Пальцы его рук были унизаны кольцами с разными драгоценными камнями.

Сейчас его ало-золотой силуэт неясно вырисовывался в проеме входа, излучая энергию и уверенность созидателя империи. Умело сочетая кровопускание и дипломатию, он заслужил право на мир и процветание и на этот необычный (а для женщин еще и чрезвычайно выгодный) летний ритуал — прекраснейший в империи, иллюзорный двухнедельный рай. В этом году праздник проходил в лесистых холмах ниже Шварцвальда — в месте, куда не могли добраться ни неугомонные итальянцы с юга, ни беспокойные бургундцы с запада.

Проститутки, в обычное время обслуживающие мужчин, имеющих отношение к королевскому двору, сражались за то, чтобы получить приглашение на торжество, где всего было в изобилии. Девушки две недели наряжались в платья прекраснее любых, какие они когда-либо имели, ели сласти и другие деликатесы, чего никогда не могли позволить себе дома, вдобавок с ними обращались вежливо, как со знатными дамами, на которых они должны были походить; и в конце, прежде чем уйти, красавицы из рук самого императора получали щедрое материальное вознаграждение. Их главная обязанность — кроме обычных, профессиональных услуг — состояла в том, чтобы развязать языки легко возбудимым молодым баронам, чьи отцы, дяди, старшие братья и советники были не всегда благосклонно настроены по отношению к императору. Только менестрель Жуглет осуществлял для Конрада лучшую разведывательную работу, чем эти женщины в своей игривой маскарадной манере.

— Ваше величество! — почти одновременно воскликнули прелестницы, поняв, кто только что вошел в шатер в сопровождении телохранителей.

Они сделали реверанс, позабыв о том, что на них всего лишь жалкие сорочки.

— Приветствую вас, сударыни, на моем последнем холостяцком летнем празднике. Хватит расхаживать в этих тряпках. Мы доставили сюда лучшее нижнее белье, оно все ваше, — усмехнулся Конрад. — Прикажи своему человеку немедленно принести его сюда, — добавил он, обращаясь к молча стоящему у него за спиной Маркусу, и снова повернулся к девушкам. — На обед у нас нежнейшая оленина, мои красавицы, и гусь в кислом соусе. Нет ли у вас каких-нибудь жалоб, прежде чем мы начнем?

— Моя единственная жалоба заключается в том, что сенешаль Маркус не попросил закрепить за ним время в моем напряженном расписании, — сказала пышногрудая пастушка, вызвав взрыв смеха.

Маркус, что было для него нехарактерно, залился румянцем.

— Слишком занят в этом году, — отведя взгляд, пробормотал он.

Поддразнивая его, женщины разразились возгласами разочарования, а Конрад, как бы разделяя их огорчение, покачал головой.

— Знаю, мои милочки, знаю, он нарушает все правила. И не объясняет мне почему. По-моему, его что-то сильно отвлекает… на стороне, — и добавил еле слышно, предостерегающим тоном: — И я намерен выяснить, кто она такая.