Месть Танатоса
Шрифт:
— Ну, а ты как? — потрепала по загривку пса. Овчарка с восторгом подпрыгивала, вставая на задние лапы, и лизала Маренн в щеку.
— Молодец, молодец, — похвалила она его. — Бережешь молодую хозяйку…
Кроме Айстофеля, по приказу Маренн рядом с Джилл постоянно дежурили два эсэсовца — они получили четкие инструкции на тот случай, если русские захватят клинику и Маренн не сумеет прорваться к дочери. По пока у них не было повода для беспокойства.
Странно, но факт: захватив почти всю центральную часть города, русские пока обходили Шарите стороной. Наверное, клиники их не интересовали. Хотя такое предположение выглядело неправдоподобным — упорные бои шли даже в зоопарке, среди перепуганных обезьян и слонов.
В палату вошел Гарри Менгесгаузен — он спросил, куда отнести фрейлян Аккерман. Маренн ничего не оставалось, как поместить Лизу в одну палату с Джилл. Взглянув на дочь фрау Ким, Менгесгаузен с трудом сделал вид, что ничего не заметил, — поседевшие волосы Джилл произвели на него удручающее впечатление. Он быстро вышел, чтобы не травмировать девушку никчемным удивлением или сожалением. Теперь удивляться уже не приходилось ничему. Да и сожалеть — тоже.
— Кто это, мама? — тихо спросила Джилл. Она приподнялась в кровати и с испугом смотрела на раненую.
— Лиза Аккерман, — ответила Маренн, наклоняясь, чтобы поправить для Лизы постель.
— Лиза Аккерман?! — ужаснулась Джилл. — Я даже не узнала.ее. Господи, где же это ее так?…
— В уличных боях. Она здорово пострадала.
— Хочешь, я сделаю ей перевязку? — с готовностью предложили Джилл.
— Нет, не нужно, — строго ответила Маренн, — я же сказала, тебе необходимо лежать. Я сама перевяжу ее. Отдыхай.
Позвав Рауха, которому предстояло выступить в не привычной для себя роли медсестры, Маренн снова обработала рану и наложила Лизе свежую повязку. Сняв с девушки обмундирование ведомства Геббельса, облачила ее в больничную пижаму — теперь она просто пациент клиники.
Обратившись к Джилл, Маренн строго-настрого приказала ей в случае, если придут русские, забыть о том, кем она сама и Лиза были еще совсем недавно. Теперь они друг друга не знают, и никогда не встречались прежде. Просто лежат в одной палате. Никаких документов у них нет, все было отдано врачам — и все пропало.
Эсэсовское обмундирование Джилл, висевшее на стуле рядом с кроватью дочерью, а также мундир Эльзы Аккерман Раух сжег в ту же ночь.
Свою форму Маренн пока менять не стала — она могла ей еще пригодиться. Воспользовавшись тем, что Джилл заснула, Маренн вышла в ординаторскую. Сев за стол, закурила сигарету…
— Маренн, — Фриц Раух устало опустился в кресло рядом с ней, — нам надо выбираться отсюда, — проговорил он серьезно. — Сегодня ночью. Сейчас. Думаю, завтра будет поздно. Джилл уже вполне может двигаться. Я думаю, даже сможет идти сама, с нашей помощью…
— Я не могу, Фриц, — отрицательно покачала головой Маренн, — если бы я была уверена, что Красный
Крест прибудет завтра… А от них никаких известий, полная тишина. Не могу же я бросить на произвол судьбы больных людей. Завтра я попробую из фюрер-бункера снова связаться с союзниками. Гарри мне поможет.
— Гарри поможет, — саркастически передразнил ее Раух. Маренн с удивлением взглянула на него: похоже, он не на шутку на нее рассердился. — Тебя там сразу арестуют. Впрочем, — он махнул рукой, — конечно, там уже никому ни до чего нет дела. Там остались смертники, у которых нет никаких шансов. Но я никак не пойму, — спросил он, — с какой стати ты хочешь присоединиться к ним? Ты смертельно рискуешь, Маренн. Рискуешь не только собой, но и жизнью своей дочери. Я уже не говорю о том, что ты могла бы уехать из Берлина еще в феврале или марте, когда ситуация не была такой безнадежной. Вместе с Ирмой, кстати. Нет, вы упорствовали. Результат? Ирма — мертва. Ты же едва не лишилась дочери, пока спасала чужих детей. Ты жертвуешь самым дорогим, единственно дорогим, ведь Джилл у тебя одна. И все — ради бог знает кого. Какое тебе дело до этих калек? Их давно уже надо было отправить к родственникам…
— У большинства из них уже нет родственников, — возразила Маренн, — у них уже ничего и никого нет. И они не могут защитить себя сами. Я понимаю, ты прав, Фриц, — она кивнула. — Тысячу раз прав. Но сейчас я не могу их бросить: я должна позаботится об их судьбе. Я обещала де Кринису и Зауэрбруху. Именно потому они и уехали, что понадеялись на меня.
— Хорошенькое дело, — усмехнулся Раух. — Мужчины уехали,оставив тебя здесь умирать с этими больными. Тем более что больным уже все равно. Очень мило. А ты знаешь, что завтра тебе будет не пробиться к фюрер-бункеру? А если пробьешься туда — назад уже не вернуться? И что тогда будет с Джилл? Русские сегодня на соседней улице — завтра они будут здесь. Это вопрос нескольких часов. Что будет с Джилл, если большевики захватят ее здесь, без тебя? А если даже и с тобой? Некогда нам заниматься всякой ерундой, Маренн, нужно немедленно уходить, собирай дочь.
— Я никуда не пойду, — твердо ответила Маренн, — пока не передам раненых и больных эмиссарам Красного Креста. Если же они не откликнутся, я буду вести переговоры с русскими.
— Это полнейшее безумие, — возмутился Раух, — я представляю себе эту беседу: слепого с глухим. Лучше уж было эвакуировать этих больных, к черту!
— Уже поздно.
— У нас все поздно: фюрер поздно женился, больных поздно эвакуировать…
— Если хочешь — уходи, — сказала Маренн, — я не держу тебя. Только возьми с собой Джилл и Лизу. Идите вместе с Менгесгаузеном. Вы доставите их в безопасное место. А, Фриц? — она с надеждой посмотрела на давнего сослуживца. — Может быть, ты выведешь Джилл?
— И бросить тебя тут? — насмешливо спросил Раух. — Одну? В таком «красивом» мундире и с личной подписью рейхсфюрера СС на всех возможных бумажках по карманам, в том числе и на фантиках от конфет?
— Потом вернешься за мной.
— Ты не представляешь, что ты говоришь! Нет, бегать туда-сюда у меня не получится, — заметил Раух с грустной иронией. — Большевики не позволят. Если уходить, то всем сразу. У нас остался один-единственный шанс. Сегодня. Я не могу поручиться, что он будет у нас завтра.
— Фриц, уходи с Джилл, я умоляю тебя, — просила Маренн.
— Нет, — адъютант Скорцени решительно покачал головой, — у меня приказ штандартенфюрера: я должен быть с тобой и охранять тебя. Если придется, вытаскивать из любых ситуаций. Но ты сама, Маренн, создаешь такие ситуации, которые не приснятся и в страшном сне. Я останусь с тобой. Я должен выполнить свой долг: вернуться к штандартенфюреру и доложить, что ты жива и здорова и находишься в безопасности. Вместе с дочерью. Если, конечно, мы будем живы: и я, и ты, и штандартенфюрер.