Месть женщины среднего возраста
Шрифт:
Я рассчитала, что недельку она выдержит. И по возвращении решила положить три фунта в благотворительную копилку: по тем временам сумма была значительная, и потому совесть моя могла успокоиться.
Поджав губы, Ианта принялась готовить мой гардероб – в промежутках между работой и домашними делами. Как всегда щепетильная, она перестирала все мои вещи вручную и высушила их на сушилке в кухне.
За день до моего отъезда мама достала гладильную доску. На плите варился окорок на косточке, и кухня наполнилась крахмально-бульонным паром. Из радиоприемника доносилась тихая музыка. Ианта то и дело окунала кисть в кувшин с водой и плескала капли на гладильную доску. Утюг с шипением касался ткани. Закончив, она с безупречной аккуратностью
Я мечтательно наблюдала за мамой. На ней были будничные туфли на плоской подошве, отполированные до слепящего блеска; чулки прилежно заштопаны, но волосы выбились из пучка; лоб прорезала морщина, и движения подчеркивали ее чрезвычайную худобу, она то и дело смотрела на меня – я знала, о чем она думает. Что я вобью себе в голову понятия, не подобающие моему статусу. Моя мать очень старалась не завышать моих ожиданий.
– Роуз, – ее голос врезался в мои грезы, – не сиди без дела, дошей платье. И не смотри на меня так.
Поражение далось маме нелегко, да я от нее этого и не ожидала; моя же победа была слишком хрупка, чтобы ставить ее под угрозу. Я достала коробочку со швейными принадлежностями и принялась подшивать платье, которому уже дважды отпускали подол. Я резала и кромсала ткань, и наконец оставшийся дюйм материала намного темнее по цвету был пришит на место. Я расправила платье.
– Смотреться будет ужасно.
– Нищие не выбирают. – Нервы Ианты были на пределе, но глаза затуманились от расстройства. Она получила последнее доказательство – я выросла и выходу из-под ее контроля.
И вот я оказалась в Риме: существо в льняном полосатом платье с явно наставленным подолом, явившееся с холодного промозглого острова, существо без прошлого, попавшее под очарование города, в котором было слишком много впечатлений.
Здесь было все: великолепные фонтаны Треви и Баркаччиа, и более игривый фонтан Черепах с бронзовыми черепашками, который я обнаружила на задворках гетто; и крошечные фонтанчики на перекрестках улиц. Пышные женщины, стоящие склонившись и выставив груди на всеобщее обозрение; морские боги, сжимающие трезубцы, и нимфы, приютившиеся у их ног; белые дельфины, морские коньки, львы и амфоры, выступающие из бронзы и камня. Мифические и легендарные создания, собранные со всех частей света.
Эти стройные, сияющие статуи мужчин, женщин и зверей были нужны лишь для того, чтобы из их раковин и ртов вытекала вода; охраняя водяные струйки под солнцем, они казались мне такими счастливыми. Но я также решила, не без помощи Китса, что они счастливы оттого, что с ними никогда ничего не случалось.
Наш отель находился на виа Элизабетта, на углу, и его верхний этаж почти соприкасался с соседним домом напротив. Это была простая гостиница с жесткими кроватями и белыми хлопчатобумажными покрывалами. В каждой спальне имелась крошечная ниша, где стояла пластиковая статуя Девы Марии: нас предупредили, что ее нельзя трогать. «Спорим, тебе слабо, спорим, тебе слабо», – дразнила меня Марти, моя соседка по комнате. Марти предстояло вырасти красавицей. Она происходила из обеспеченной семьи, и одежды у нее было сколько угодно. Она меня презирала, и поскольку я ее боялась, то приняла вызов и повесила на пластиковую руку Девы Марии ключ от номера.
Позднее той ночью я лежала в кровати, слушала гул проносившихся мимо машин и ждала, пока Марти заснет. Убедившись, что она спит, я выскользнула из-под шершавых простыней, прокралась к статуе и сняла ключ. «Матерь Божья, прости меня. Я не ведала, что творю». Где я это прочитала? В полусвете спящая насмешница Марти казалась почти ангелом.
Виа Элизабетта тянулась через район Трастевере от Сан-Пьетро до Монторио, мимо площади Санта Мария и вниз, к реке. Согласно расхожему мнению, обитатели Трастевере говорят громкими хриплыми голосами, пьют много кофе, на завтрак едят maritozzi, [4] а на ужин – spaghetti cacio е рере [5] (я
4
Овальные дрожжевые булочки с изюмом, кедровыми орехами и цукатами.
5
Спагетти с сыром и черным перцем.
Ессо. [6]
Улица вилась серпантином, спускаясь к Тибру, но к концу второго дня я с закрытыми глазами могла показать путь к прачечной или к магазинчику, торговавшему изображениями Христа с обнаженным сердцем в окружении роз, лилий и полевых цветов. Я в замешательстве разглядывала эти картинки, которые казались мне слишком вульгарными, и ломала голову, отчего у Христа такой вид, будто он перенес операцию на сердце.
Шагая к югу от Сан-Пьетро, первую остановку приходилось делать в уличном кафе, чтобы набраться сил перед прогулкой на реку. (В наказание Марти заставила меня дойти до реки.) Задолго до того как видишь воду, начинаешь чувствовать ее поток, слышать древние звуки, и прежде чем появляется река, виа Элизабетта расширяется и превращается в маленькую площадь, по краям которой высятся розово-терракотовые здания. В центре площади был фонтан: каменный юноша с зачехленным мечом, охраняющий женщину в струящихся одеяниях, на голове которой была корона, а на плече – кувшин, из которого лилась вода. На кувшине был выгравирован орнамент из пчел.
6
Вот так (ит.).
Здесь я и обнаружила кафе «Наннини», семейное предприятие. Поутру синьора Наннини колдовала над магическим автоматом, производящим эликсир под названием кофе, который был ни капли не похож на тот кофе, который мне доводилось пробовать: наверху у него была пена, а еще – тертый шоколад. Днем ее место занимал синьор Наннини. На ломаном итальянском я расспросила его о фонтане, который казался мне слишком роскошно украшенным для такой скромной площади.
– Почему на нем пчелы?
– Это пчелы Барберини. Барберини дала деньги на постройку фонтана. Это было очень давно.
– E la donna? [7]
– Она была женой короля богов, но страдала оттого, что ее мужу нравились красивые девушки.
Я вспомнила застывшее лицо из камня.
– Неужели ей было мало того, что она жена короля богов?
– Такова природа.
Люси Ханичерч и Джен Эйр в этом вопросе мне были не помощницы. Надеясь, что на меня снизойдет озарение, я снова и снова всматривалась в лицо статуи, но не нашла ответа.
– Рози, – сказал Натан, когда тем вечером я бросила на диван в гостиной свою сумку с книгами. Сумка упала, и содержимое рассыпалось. – Рози, нам надо поговорить.
7
Это женщина? (ит.)
Он стоял ко мне спиной, глядя на сад сквозь французские окна. Он не переоделся и до сих пор был в деловом костюме темно-серого цвета с едва различимыми красными полосками. Покрой был ему к лицу, и я просила, чтобы муж надевал костюм почаще.
Иногда Натан говорил императивами. Но это еще ничего не значило. Я пришла поздно, устала, ноги промокли, день был настоящим испытанием.
– Извини, что опоздала. Минти заболела, пришлось справляться в одиночку. Ты, наверное, проголодался, сейчас, только переоденусь.