Месть женщины среднего возраста

Бушан Элизабет

Таймон откашлялся.

– Роуз, учитывая обстоятельства, может, тебе отдохнуть? Это совершенно нормально. Возьми неделю выходных.

– Нет, – проговорила я, – ты не понимаешь. Работа для меня важна, я бы в жизни ее не бросила.

– Как хочешь. – Он задумался. – Предоставь все мне и заходи в одиннадцать тридцать в понедельник.

Закончив разговор, я почувствовала себя лучше. По крайней мере, я хоть что-то да сделала. Опередила Минти.

Завернувшись в плед, я сидела и размышляла о предательстве. Как можно быть любовниками так долго и ничем себя не выдать? Как

ни странно, Натан и Минти вызывали у меня даже восхищение: не думаю, что мне хватило бы ума и выдержки хранить такой секрет. Как Минти умудрялась проявлять такой интерес к моей одежде, мыслям, семье – я знала, что интерес был искренен – и при этом делить постель с моим мужем?

Как, к примеру, Натану удалось настоять на том, чтобы я села и вместе с ним проверила пенсионные фонды? Ведь он знал, что скоро его не будет рядом. Возможно, когда хранишь серьезную и страшную тайну, это так отупляюще действует на сознание, что обычные, рутинные вещи начинаешь выполнять на автопилоте, действуя совершенно нормально.

Может, все мы живем несколькими жизнями и совмещаем их, даже не задумываясь об этом? Может, люди так привязываются к повседневным привычкам, что те становятся самой их сущностью, и отказаться от них уже нет возможности, хоть и понимаешь, что по всем законам здравого смысла это сделать следует.

Глава 8

В понедельник утром я готовилась к выходу на работу. Села за туалетный столик и слой за слоем нанесла на лицо крем. От слез кожа высохла и покраснела, став наощупь как потрескавшаяся оберточная бумага.

Солнечный свет в спальне не скрывал ничего: пронзительно-синяя вена на ноге от переживаний – темные круги под глазами, а ведь когда-то все было безукоризненным. Минутку. В зеркале – какая-то другая женщина. На самом деле я молода и счастлива.

Я выбрала летнюю футболку, льняной брючный костюм и черные лодочки без каблуков. Накрасила ресницы, провела по губам красной помадой и причесала волосы, все еще блестящие и послушные. Затем, пока Петрушка колонизировала мои колени, накрасила ногти воинственно-красным лаком. Это было мое обмундирование, лучшее, что у меня имелось, но когда я поднялась и Петрушка, протестуя, соскользнула на пол, я обнаружила на невысохшем лаке прилипшую кошачью шерсть.

– Ну ты и негодяйка, Петрушка.

Зеленые глаза воззрились на меня. «А ты дура, Роуз», – казалось, говорили они.

Отодрав с ногтей шерсть, я спустилась на кухню. Дотронулась до кофейника, но передумала пить кофе; попыталась съесть банан, но не смогла.

Погода на улице обещала быть славной, и, как консьержка или смотритель музея, я обошла все комнаты, раздвинула шторы, взбила подушки, вытерла пыль, ища утешение в обыденных, привычных действиях. В неподвижной тишине тиканье часов в гостиной казалось необычно громким.

Сумка с книгами была там, где я ее оставила. Я проверила, все ли на месте: статья, которую я должна была отредактировать; пара писем, которые следовало прочесть; роман, кулинарная книга и биография – обычно я просматривала книги, прежде чем отправить их на рецензию.

Перекинув сумку через плечо, я вышла, оставив за дверью

прохладную гостиную с тикающими часами; сад с каплями легкого дождика на траве; супружескую спальню, где когда-то давно Натан шептал мне, как ему повезло, какой он счастливчик, что у него есть я, и в ответ на его слова я с благодарностью вздыхала в ночи.

Я вышла из офисного лифта, заставляя себя успокоиться и быть естественной. Дженни из отдела кадров ждала лифт. При взгляде на меня выражение ее лица сменилось легкой паникой, и я подумала: надо же, как быстро все стало известно. Правда, я и не надеялась, что сплетни минуют нас с Натаном. Давая Дженни возможность собраться с мыслями, я сделала вид, будто перекидываю тяжелую сумку с одной руки на другую.

– Доброе утро, Дженни.

– Послушай, – пробормотала она, – я хочу, чтобы ты знала…

В офисе над Дженни жестоко подшучивали: хотя на бумаге она была специалистом по персоналу, в реальности общение с людьми у нее не выходило, и она никогда не могла закончить предложение. На этот раз она попросту влетела в лифт; двери, щелкнув, закрылись.

Не очень хорошее начало. По пути к рабочему месту я призывала на помощь самообладание и чувство юмора: они мне понадобятся, чтобы пережить долгий день. Затем я с потрясением осознала, что мне даже не хочется, чтобы наступил вечер. Ощущая тошноту и дрожь, я рухнула в кресло, и на глаза мне попалась фотография.

Лицо Натана улыбалось мне, и я попробовала мысленно переключиться. По мнению Ианты, в этом мире мы проходим испытание. Я всегда смеялась при этих ее словах, говорила, что она слишком старомодна, слишком предана Новому Завету. Я возражала маме, даже когда понимала, что она права.

Автомат с кофе щелкнул и выплеснул струю. Ксерокс выплевывал горячие листы бумаги с едким запахом. Трескотня и шум офисной жизни окутали обитателей здания, изолировав их толстыми полистироловыми стенами привычки.

Зазвонил телефон – это был автор, чей роман получил плохую рецензию. Я вежливо выслушала поток желчи, который завершился словами: «Вы все на меня ополчились».

– Вовсе нет. Суть рецензии в том, что книга будет прекрасно продаваться. Мне жаль, что рецензенту не понравился роман.

Он огрызнулся:

– Вам не понравилось то, что я заработал кучу денег.

– Как мило с вашей стороны.

Краем глаза я увидела Натана… в сером костюме, он направлялся в кабинет Таймона. Он не посмотрел ни направо, ни налево. Застигнутая врасплох, я бросила трубку и спрятала лицо в ладонях.

– Роуз, – ко мне подковыляла Мэйв Отли, – ты неважно выглядишь. Я принесла тебе чаю. – Она поставила чашку на мой стол. У нее были шишковатые руки, которые всегда болели. – Положи сахар. Давай, давай, он тебе понадобится.

Мэйв была очень проницательна, но скрывала это. Она мимоходом коснулась моего плеча. Ее сочувствие не было навязчивым, но я никогда бы не подумала, что принять его будет так сложно.

– Спасибо, – выдавила я.

Мэйв возилась с манжетами малинового платья: она предпочитала длинные рукава, чтобы прятать руки. Кажется, она размышляла о том, как бы не переборщить с поддержкой.