Месть
Шрифт:
Переводя дыхание, Харден ухватился за планшир «Лебедя» и стал размышлять, как. замаскировать судно. Все паруса были белыми, завесить яхту тканью он не мог, а краски, чтобы выкрасить корпус, у него не было. Он вытащил весла ялика из воды, стараясь, чтобы на рукоятки не попала нефть.
Нефть.
Зачерпнув из воды пригоршню нефти, он обмазал ею борт яхты. Нефть легла грязным слоем с белыми полосками там, где мозоли на его пальцах стерли вязкую жидкость. Харден зачерпнул еще. Скоро на борту от планшира до ватерлинии протянулась полоса длиной в четыре фута, такая же темная, как вода. Харден вытер руку и поднялся на борт «Лебедя»
Оказавшись внизу, он включил радио и настроился на канал 16, по которому осуществлялась связь между танкерами и Джазират-Халулом. Максимально включив громкость, чтобы слышать радио, находясь на палубе, он стал обмакивать швабру в нефть и размазывать вязкую жидкость по правому борту от кормы к носу. Когда все места, до которых он мог дотянуться, были покрыты толстым слоем черно-коричневой нефти, он спустился в ялик и замазал нижнюю часть крутого носа. Затем перебрался на левую сторону.
Радио то и дело пробуждалось к жизни — танкеры из Европы и Японии сообщали примерное время прибытия и количество требуемого груза. Халул в ответ назначал лоцманов или передавал инструкции по причаливанию. Слушая их, Харден живо представлял себе картину большого терминала и шумных якорных стоянок.
Нефти, плавающей вокруг «Лебедя», было более чем достаточно. Всякий раз, когда Харден зачерпывал черную жижу и размазывал по корпусу, нефтяная пленка тут же затягивалась, как будто заброшенная буровая непрерывно истекала горючей жидкостью. Закончив с левым бортом, Харден снова поднялся на яхту, обмазал белые детали — комингс кокпита, вентиляционные колпаки и боковые стенки рубки — и обрызгал нефтью крышки люков и иллюминаторы. Затем он набросил морское одеяло на блестящий штурвал, убрал белые паруса, уложенные вдоль гика, и поместил их у основания штага. Он обмазал нефтью леера из нержавеющей стали и алюминиевый гик.
Закончив работу, Харден обошел вокруг яхты на ялике, осматривая ее со всех сторон. С расстояния в пятьдесят ярдов она почти не выделялась в тени вышки. Но корма по-прежнему сияла белизной, словно яхта стояла на причале в нью-йоркском яхт-клубе, вымытая перед воскресным плаванием. Харден не мог заставить себя замазать имя Кэролайн.
Но белоснежную корму было заметно за милю. Харден снова заплыл под вышку, медленно и неохотно обмазал транец нефтью, аккуратно очерчивая четкий прямоугольник вокруг названия яхты. В сомнамбулическом состоянии после бессонной ночи им овладела навязчивая идея, что прямоугольник должен получиться как можно более совершенным. И он закрашивал корму снова и снова, пока рев проплывающего мимо патрульного катера не привел его в сознание. Окаменев, он ждал, что его обнаружат, но катер удалился.
Он долго глядел на черные буквы в маленьком белом прямоугольнике — все, что осталось от Кэролайн. Прямоугольник все равно блестел, резко контрастируя с замазанным корпусом. Внезапно он услышал голос жены, как будто она сидела в ялике рядом с ним и морщила нос от запаха нефти.
Ее живой веселый голос звенел у него в мозгу.
«Я не виновата, если тебя заметят».
Дрожащая улыбка появилась на губах Хардена. Он послал воздушный поцелуй и замазал имя нефтью.
Наконец, в качестве последней предосторожности, Харден зачернил оранжевый ялик. Затем он поднялся на яхту и лег отдыхать в кокпите. Ему очень хотелось спать, но он не мог выключить радио, пока не услышит точное время прибытия «Левиафана».
По радио периодически раздавались голоса, пробуждая его из полудремоты. Он выслушал один длинный разговор, разглядывая небо. Капитан японского танкера водоизмещением в 333 тысячи тонн яростно требовал, чтобы его впустили на морскую стоянку для супертанкеров, так как он привел свой корабль в залив на два дня раньше расписания. Но самая большая стоянка была зарезервирована для «Левиафана».
Харден глядел на небо, ожидая, что ответит японский капитан. «Левиафан» прибывал сегодня вечером, но он не знал когда именно. Может быть, это выяснится в ходе разговора с разъяренным японцем. Но его ожидания не оправдались: в эфире было тихо. Харден подкрутил настройку. Большая часть разговоров велась на арабском. Некоторые частоты были очень загружены, и он решил, что их используют иранский флот и аравийские военно-воздушные силы, самолеты которых виднелись вдали. Харден слишком устал, чтобы очень беспокоиться, но, судя по всему, они приступили к полномасштабной охоте.
Заметив активное движение на Жемчужной банке, он направил туда бинокль и увидел, что иранские катера перепахивают мелководье в нескольких милях от него. Он положил тяжелый бинокль на подставку, чтобы получше разглядеть. Эти катера были предназначены для плавания на мелководье. На палубах стояли моряки в форме. Одни из них держали винтовки, другие оглядывали море в бинокли. Его внимание привлекла забавная деталь.
На носу каждого катера виднелась фигура с тюрбаном на голове, облаченная в свободные одежды, которые развевались в потоке встречного воздуха. Харден решил, что это местные жители, знакомые с рифами. Они то и дело махали руками, и тогда катера резко меняли курс. Контраст их одежды с формой матросов вызвал ассоциацию: американская кавалерия входит на вражескую территорию под предводительством разведчика-индейца.
Его разбудили голоса по радио. Разговор велся на арабском. Харден вспомнил, что надо вернуться на шестнадцатый канал. Спустившись вниз и настроив приемник, он снова лег в кокпите, озабоченно думая, не остановят ли «Левиафан» до тех пор, пока не найдут его. Или махнут рукой? Он был уверен, что со времени шторма его никто не видел. Могли подумать, что он погиб. Затем он подумал о рабочем на нефтяной вышке. Видел ли тот его? А если да, то доложил ли кому-нибудь? Может быть, ему пришлось объяснять, почему он не работал, когда бригадир застукал его.
Небо было очень чистым — такого чистого неба Харден не видел с тех пор, как попал в муссон несколько недель назад. Шамаль принес с собой более прохладный и сухой воздух. Однако температура по-прежнему держалась на уровне девяноста градусов, а видимость была ограничена пятью милями. Ветер, больше напоминающий морской бриз, чем дыхание пустыни, сейчас дул с северо-запада со скоростью десять узлов. Если он продержится до вечера, то приведет Хардена прямо к «Левиафану».
Солнце поднималось к зениту, и жара усиливалась. Странные миражи терзали усталые глаза Хардена. Размытые многоцветные спектры, гигантские облачные корабли, плывущие по небу кверху дном. Расплывчатые зеркальные отражения танкеров, идущих по судоходной линии в десяти милях от него, двигались в строгой процессии. Один за другим они появлялись на южном горизонте, увеличиваясь по мере приближения, проплывали над головой и исчезали на севере.