Месть
Шрифт:
— Чтоты сделала? — набросился на Руби Лоренс.
— Она дала ему пощечину, — повторил Кемпбел.
— Я этому не верю, — закричал Лоренс, взъерошивая свои лохматые волосы. — Я отказываюсь этому верить! — Может, весь мир обезумел или только он, Лоренс, рехнулся? Не прошло и получаса с тех пор, как он безобразно поссорился с Пиппой по телефону. Том все слышал и сейчас плакал наверху, в спальне. Его мать бросила их и живет в другом месте. Джейн, испуганная до полусмерти, ходит по дому как потерянная. Сам он не спал как следует ни одной ночи уже Бог знает
— Мне не понравилось то, что он говорил, — сказала Руби, уклоняясь от ответа на последний вопрос.
— А мне почти всегда не нравится, что говоришь ты, — орал Лоренс, — особенно, когда ты пьяна, но я ведь, черт побери, не набрасываюсь на тебя с кулаками! Но сейчас, Руби, ты просто напрашиваешься на хорошую трепку. Надеюсь, ты сознаешь, что именно благодаря Вилли нам удалось получить деньги. Если он выйдет из игры, мы вернемся к тому, с чего начинали. Так что сейчас оторви от стула свою задницу и беги к нему с извинениями.
— Ну, перестань, дорогой…
— Отправляйся к нему и извинись! — рявкнул Лоренс.
Когда все еще не протрезвевшая Руби отбыла, Кемпбел подошел к бару с напитками.
— Не трогай! — завопил Лоренс.
Кемпбел подчинился.
Прошло несколько минут, в течение которых Лоренс пытался взять себя в руки. Кемпбел заметил, что он выглядит очень усталым, на грани нервного истощения, сильно похудел за последние несколько недель, лицо осунулось, морщины вокруг глаз обозначились резче. Кемпбел понял: Лоренс близок к тому, чтобы признать свое поражение и плюнуть на фильм. Кемпбел не мог этого допустить. Не только из-за Лоренса, но и из-за себя самого. Кемпбел сказал Элен правду: этот фильм мог стать для него началом новой жизни. Тогда он пошлет Диллис Фишер ко всем чертям, прежде чем она выставит его. Писать о Кирстен было уже незачем, публике наскучила эта тема. А в игре, которую затеяла Диллис, чтобы перекрыть кислород Кирстен и помешать ей делать карьеру, Кемпбел не участвовал. Значит, Диллис Фишер больше не нуждается в его услугах, поэтому он и уцепился за новую возможность, надеясь устоять на ногах и не оказаться снова в помойке.
Вообще-то Кемпбела даже вдохновила идея участвовать в создании солидного фильма, он так загорелся, что провел около двух недель с Руби, пытаясь вникнуть в ее рукопись. Он проявил подлинную преданность делу, ибо провести две недели в обществе Руби Коллинз все равно, что отбывать пожизненное заключение, а может, и готовиться к смертной казни, поскольку шансы выжить были весьма невелики. Она являлась к нему в пьяном виде, и это не только смущало его, но и угрожало жизни. О еженощном кувыркании с ней в постели Кемпбел не мог вспоминать без содрогания. Но если траханье с Руби откроет перед ним возможность работать над фильмом, он, будьте уверены, станет ее трахать. Хотя Лоренс постоянно грызется с Руби, она имеет на него большое влияние. Видя ее трезвой, Кемпбел понимал, почему Руби отдавалась работе с такой страстью, что у Кемпбела кружилась голова, и проявляла такой талант, что он замирал в благоговейном трепете. Периодически ее приходилось одергивать и возвращать на землю, если ее заносило слишком круто, и Лоренс решил, что этим займется теперь новый режиссер-постановщик.
—
— Ну и?..
— Ну и все было бы хорошо, по-моему, но Руби, очевидно, думала иначе.
— Почему, черт побери, она на него набросилась? — спросил Лоренс, красивое лицо которого снова исказилось гневом.
— Потому что Вилли не согласился с какой-то твоей идеей.
— Ну и что? Он, черт возьми, имеет на это право. На то он и режиссер-постановщик! Что происходит с этой женщиной?
— Она считает, что всем нам следует относиться к тебе бережно, — вздохнул Кемпбел.
— Я что — инвалид? — вскипел Лоренс, вскочив с кресла. — Уж лучше бы она спорила со мной, по крайней мере, так нам удавалось немного продвинуться с работой. — В отчаянии он стукнул кулаком по столу. — Пропади все пропадом! — простонал он. — Не знаю, зачем я взялся за этот проклятый фильм!
— Это хороший фильм, — возразил Кемпбел. — Вернее, получится хороший фильм…
— Не говори чепухи, Дэрмот. Мало мне головной боли с Руби, так теперь еще ты? А кто выдумал этот бред, что ты присоединишься к работе? Ведь у тебя нет никакого опыта!
— Если ты выслушаешь меня, то, возможно… — начал Кемпбел.
— Я не хочу ничего слушать.
— Лоренс, ради Бога, что ты намерен сделать? Бросить все из-за жалости к себе?
Лоренс взглянул на него и в глазах его вспыхнул гнев.
— Ты ошибаешься, Дэрмот, — сказал он с угрозой. — Хочешь работать над этим фильмом — тогда перестань вмешиваться в мою личную жизнь.
— Ладно, сдаюсь, — Кемпбел поднял руки вверх. Кемпбела немного обнадежило, что Лоренс не отвергает полностью его участия в работе над фильмом. — А что если мы немного поработаем? — предложил он.
— Не сейчас.
— Но…
— Я сказал — не сейчас. — Не успел Кемпбел возразить, как Лоренс вышел из комнаты, хлопнув дверью.
Прыгая через две ступеньки, он спешил в детскую, чтобы побыть с сыном, и в этот момент все они — Дэрмот Кемпбел, Руби, да и вообще вся эта затея с проклятым фильмом — могли катиться ко всем чертям.
ГЛАВА 12
Я здесь, наверху! — крикнула Кирстен, услышав, как открылась входная дверь. Она прислушалась к шагам, потом, когда Элен начала подниматься по лестнице, улыбнулась и снова расслабилась в теплой ароматной воде, перелистнув страницу альбома.
— Где ты, черт возьми? — окликнула ее Элен уже из спальни.
— Здесь! — ответила Кирстен. — Как у тебя все прошло? — спросила она Элен, появившуюся, наконец, в дверях огромной кремово-белой ванной комнаты. Элен тяжело опустилась на мягкие подушки кресла-качалки.
— И не спрашивай, — проворчала Элен, критически разглядывая себя в длинном зеркале. — Бог знает, зачем мой агент направил меня туда. Им нужна была ангелоподобная блондинка с ногами, растущими из-под мышек, и с глазами, как блюдца. Скажи откровенно, неужели я похожа на потаскуху, или, может, я веду себя так? Видно, когда я насела на него, на прошлой неделе, он сделал это, чтобы меня отвадить. Тупица!
Кирстен усмехнулась и перевернула следующую страницу альбома.
— За последнее время жизнь у нас стала совсем тоскливой, — сказала она, — ни работы, ни любви…