Место смерти изменить нельзя
Шрифт:
Может быть, читая эти строчки, ты думаешь: «Ну и дурак, я бы на его месте не стал признаваться».
Но я это делаю не для тебя. Для себя.
И все же, хотя я и знаю тебя мало, мне кажется, что ты меня поймешь — ведь в наших венах течет одна кровь… Есть вещи, с которыми плохо жить, — нечистая совесть, к примеру. Еще хуже с ними умирать. А в моем возрасте было бы странно не задумываться о смерти.
Но полно, оправдания хороши тоже в меру, Я все объяснил, мое «чистосердечное признание» в твоих руках. Вернуть тебе потраченное я все равно не смогу, и, чувствуя тебя моим родственным
Прости.
Твой искренне любящий тебя Арно.
Максим плакал. В голос, как не плакал уже давно, с детства не плакал.
Вот уж правда так правда — дядя достаточно предоставил ему времени, чтобы побыть наедине с самим собой: хоть всю оставшуюся жизнь будь в этой квартире один и плачь навзрыд, как маленький. Не придет дядя и не услышит. Никогда.
Слезы обкапали пол, рассыпанные на нем камни, и несколько потускневших рубинов вдруг вспыхнули темно-красным жутковатым светом. (Неплохой эффект, не забыть, как-нибудь пригодится для фильма…) Он встал с трудом — от долгого сидения затекли ноги — и заковылял в ванную. Взяв сразу несколько бумажных платков из коробки, он высморкался, утер свои слезы (и кто это придумал:
«скупая мужская слеза»?) и направился к телефону. Решение пришло так быстро и так подсознательно, что, только набирая Сонин номер, он вдруг спохватился и задал себе вопрос, а зачем, собственно, он ей звонит.
Но Соня уже сняла трубку. Кашлянув, он заговорил, стараясь спрятать еще звучавшие в голосе слезы.
— Ты не могла бы сейчас приехать ко мне?
— Сейчас? — изумилась Соня.
— Сейчас. Это очень важно.
— Что-то случилось?
— Объясню, когда увидимся. Кажется, она почувствовала в его голосе что-то необычное. Максим услышал, как она переговаривается с Пьером.
— Ты извини… — сказала Соня в трубку. — Я не могу сейчас… Я завтра к тебе приеду, днем… Ладно?
Конечно, куда же на ночь глядя? Как же бросить Пьера, бедного, исстрадавшегося в тюрьме Пьера, одного?
Он бросил трубку, не ответив.
И тут же пожалел. Он был не прав и груб с нею. Если кто и исстрадался — так это Соня.
Ну и пусть там сидят, обмениваются своими переживаниями. На то они и супруги. А он — пятиюродный кузен.
Глава 33
Соня вошла с легкой настороженностью во взгляде, которая не скрылась от Максима за ее приветственной улыбкой.
— Что стряслось? — начала она, стягивая перчатки. — Ты в порядке? — расстегнула она длинное черное пальто, из-под которого матово блеснул черный шелк. Траур. — У тебя проблемы?
Что-то новое появилось в ней. Она выглядела свежей, на щеках играл легкий румянец, и от нее исходила непривычная энергия. Максим снова подумал, что эта хрупкая и как бы инфантильная
— Садись, — ответил ей Максим и протянул белый свиток. — Читай.
Она читала, а он следил за выражением ее бледнеющего лица, за тем, как меняется цвет ее глаз, как гаснет искрящийся янтарный отблеск и черные зрачки, расширяясь, затапливают ее карие глаза, как ночь.
Дочитав, Соня подняла на него мучительный взгляд. В глазах дрожали слезы и, накапливаясь, двумя мокрыми дорожками поползли по бледным щекам. Они молчали, Соня смотрела в пол, слезы сохли на ее щеках.
— Спасибо тебе, — наконец произнесла она.
— Пока еще не за что, — ответил Максим и потянулся за кисетиком, который лежал на столике. Растянув горлышко, он аккуратно высыпал камни на стол. Соня следила завороженно. Максим пальцем вывел из кучки, словно фишки, два бриллианта и подвинул их Соне:
— Это тебе.
Она вскинула на него глаза, взяла бриллианты ,и стала разглядывать их на свет, медленно проводя и разворачивая камни перед глазами. Это было так похоже на его сон, что Максиму сделалось не по себе.
— Спасибо тебе, — сказала Соня, — за то, что ты дал мне прочитать папино письмо. Ты ведь имел полное право этого не делать, оно адресовано тебе… Это я не могу принять, — она протянула ему камни. — Но все равно, спасибо за жест.
— Это не мой жест. Это жест Арно, который он хотел сделать и не сделал.
Считай, что это его завещание.
— Нет.
— Соня, не может быть и речи, чтобы ты не взяла эти камни. Ты должна это сделать.
— Ничего я не должна… А что ты, собственно, такими ценностями кидаешься? Тебе не жалко? Или ты такой бессребреник, Робин Гуд, защитник вдов и сирот?
— Не то чтобы очень. Честно говоря, если бы тут было всего два бриллианта, то я бы вряд ли их тебе отдал. Но их тут еще много, и еще рубины…
— Они дешевле бриллиантов, — практично заметила Соня.
— Не важно. Если на два таких бриллианта Арно сумел купить фирму для Мадлен… То мне тоже хватит. Возьми камни, Соня. Это в память о твоем отце. Он все-таки был верным Хранителем «русского наследства», в конце концов, он имеет право на вознаграждение.
Соня молчала.
— Пожалуйста, — попросил ее Максим, — возьми. Это не мой подарок, понимаешь, это не от меня! Это от твоего папы подарок.
— Откуда ты такой, — сказала она медленно, — откуда ты такой взялся?
Она подошла к нему, обвила его шею руками и, глядя прямо в его глаза, отчего Максим моментально обомлел, прошептала срывающимся голосом:
— Почему ты такой, зачем ты такой…
Уткнувшись лицом в его шею, она что-то произнесла — неразборчиво и глухо. Максим не расслышал, но переспрашивать не было смысла, и он только прижал Соню к себе — ворох душистого черного шелка, через прохладу которого под его руками медленно проступает тепло ее тела.
Соня в ответ стиснула его шею еще крепче и стала покрывать поцелуями все, до чего могла дотянуться.