Место встречи изменить нельзя. Гонки по вертикали
Шрифт:
– Плохи твои дела, девочка. Крепко ты вляпалась…
И Маня спокойно, без всякой сердитости сказала:
– Это почему еще? – И бросила в рот новый кусок сахару и при этом отвернулась слегка, словно стеснялась своей любви к сладкому.
– Браслетик твой, вещицу дорогую, старинную… третьего дня с убитой женщины сняли.
Жеглов встал со стула, прошел к себе за стол и стал с отсутствующим видом разбирать на нем бумажки, и лицо у него было такое, будто он сообщил Маньке, что сейчас дождик на дворе – штука пустяковая и всем известная, – и никакого ответа от
А я вытащил из ботинка эту поганую проволоку и стал прикручивать бечевкой отрывающуюся подметку, но и с бечевкой она не держалась; я показал Жеглову ботинок и сказал:
– Наверное, выкинуть придется. Сапоги возьму на каждый день…
– А ты съезди на склад – тебе по арматурному списку полагается две пары кожаных подметок в год.
– Где склад-то находится?
– На Шелепихе, – сказал Жеглов и объяснил, как туда лучше добраться. – Заодно получишь зимнее обмундирование.
Мы поговорили еще о каких-то пустяках, потом Жеглов встал, потянулся и сказал Маньке:
– Ну, подруга, собирайся, переночуешь до утра в КПЗ, а завтра мы тебя передадим в прокуратуру…
– Это зачем еще? – спросила она, перестав на мгновение сосать сахар.
– Маня, ты ведь в наших делах человек грамотный. Должна понимать, что мы, уголовный розыск, в общем-то, пустяками занимаемся. А подрасстрельные дела – об убийствах – расследует прокуратура.
– По-твоему, выходит, что за чей-то барахловый браслет мне подрасстрельную статью? – сообразила Маня.
– А что же тебе за него – талоны на усиленное питание? Угрохали вы человека, теперь пыхтеть всерьез за это придется.
– Не бери на понт, мусор, – неуверенно сказала Маня, и я понял, что Жеглов уже сломал ее.
– Маня, что за ужасные у тебя выражения? – пожал плечами Жеглов. – Я ведь тебе сказал, что это вообще нас не касается. Ты все это в прокуратуре говори, нам – до фонаря…
– Как до фонаря?! – возмутилась Маня. – Ты меня что, первый день знаешь? Ты-то знаешь, что я сроду ни с какими мокрушниками дела не имела…
– Знаю, – кивнул Жеглов. – Было. Но время идет – все меняется. А кроме того, я ведь оперативник, а не твой адвокат. Кто тебя знает, может, на самом деле убила ты женщину, а браслетик ее – на руку. Как говорят среди вашего брата, я за тебя мазу держать не стану.
– Да это мне Валька Копченый вчера подарил! – закричала Манька. – Что мне у него, ордер из Ювелирторга спрашивать, что ли? Откуда мне знать, где он браслет взял?..
– Перестань, Маня, это не разговор. Ну, допустим, мог бы за тебя заступиться. И что я скажу? Маньке Облигации, по ее словам, уголовник Валька Копченый подарил браслет? Ну кто это слушать станет? Сама подумай, пустая болтовня…
– А что же мне делать? – спросила Манька, тараща круглые бестолковые глаза.
– Ха! Что делать! Надо вспомнить, что ты не Манька, а Мария Афанасьевна Колыванова, что ты человек и что ты гражданка, а не черт знает что, и сесть вот за этот стол и внятно написать, как, когда, при каких обстоятельствах вор-рецидивист Валентин Бисяев подарил тебе этот браслет…
– Да-а,
– Ты напиши, а я уж обеспечу, чтобы пульс твой он оставил в покое. Ему в этом кабинете обижать тебя будет затруднительно…
– Ему-то затруднительно, а дружки его? Они как узнают, что я его завалила, так сразу меня на ножи поставят…
– Поставят на ножи – это как пить дать, – согласился Жеглов. – Правда, они тебя могут поставить на ножи, если ты его и не завалишь. Это в том случае, если ты по-прежнему будешь шляться по их хазам и малинам, по вокзалам и ресторанам. Тебе работать надо – смотреть на тебя срамотно: молодая здоровая девка ведет себя черт-те как! Паскудство сплошное…
– Ты меня не совести и не агитируй! Не хуже тебя и не меньше твоего понимаю…
– Вот и видать, допонималась. Ну ладно, мне домой пора. Ты будешь писать заявление, как я тебе сказал?
Манька подумала и твердо кивнула:
– Буду! Чего мне за них отвечать? Он меня чуть под тюрьму не подвел, а я тут за него пыхти!..
Она удобно устроилась за столом Жеглова, глубокомысленно глядела в лист бумаги перед собой и, начав писать, вытянула губы трубочкой, словно ловила кусок сахару, который должен был прыгнуть со строки.
Жеглов подошел ко мне и сказал тихонько:
– Дуй в дежурную часть, приведи двух понятых – будем оформлять изъятие браслета… И найди Пасюка и Тараскина – пусть они едут на квартиру брать Копченого…
Рим, 30. ТАСС
По сообщениям печати, со склада в городе Комо похищены находившиеся там на хранении 27 ящиков, содержавших архив Муссолини, в частности его обширною переписку с Гитлером, Чиано, Черчиллем.
Валентина Бисяева, по кличке Копченый, доставить ночью в МУР не удалось – у себя дома он не был две недели, и Пасюк с Тараскиным, объехав несколько дам, у которых он мог, по их предположению, ночевать, вернулись ни с чем.
Его розыски могли бы затянуться, кабы не Манька Облигация, уже начавшая томиться от одиночества – ее пугало, что все никак не привозят Копченого, дабы он подтвердил и опознал свой подарок, освободив ее тем самым от обвинения в убийстве и грабеже; вот Манька и сказала утром Жеглову:
– А вы бы съездили в Парк культуры, он там часто ошивается, в бильярд катает…
Жеглов, взявший уже старые разыскные дела на Копченого, чтобы наметить план поиска, поднял на нее взгляд и сказал задумчиво:
– Вот это дельная мысль, Маня. Я вижу, что в тебе просыпается гражданское сознание!
– Чихала я на твое сознание! Он там закопался промеж картежников, как клоп в ковре, а я за него отдувайся! Мне тоже нет резона за чужие дела здеся париться!
Жеглов выписал из дел несколько адресов и имен, дал листочек Пасюку и велел им с Тараскиным объехать кандидатов.
– Вызывайте Копырина и жарьте на «фердинанде». А мы с Шараповым и Гришей на метро прокатимся. Часа через два вернемся, ты с дороги позвони – какие там вести…