Место встречи изменить нельзя
Шрифт:
– Вам эта рука не знакома?
Наденька прочитала записку, помедлила немного, сказала:
– Это Илья Сергеевич писал…
Не глядя на записку, Жеглов сказал:
– «…Решай, иначе я сам все устрою…» Это он насчет чего, как думаете?
– Я думаю, насчет обмена. Илья Сергеевич нашел вариант, но Ларочке он не очень нравился, и она… ну, никак не могла решиться.
– А сама она не занималась обменом? – спросил Жеглов.
– Не-ет… Вы не знали Ларочку… Она была такая непрактичная… – Наденька судорожно
– А… мм… скажите… – начал Жеглов медленно, и по лицу его, по сузившимся вдруг глазам я понял, что он напал на какую-то новую мысль. – Скажите, это был первый вариант обмена или…
– Честно говоря, нет, не первый, – сказала Наденька просто. – Илья Сергеевич уже несколько комнат хороших находил, сами понимаете, на отдельную квартиру желающих много…
– Понятно… – протянул Жеглов и принялся заново разглядывать записку, он даже подальше от глаз ее отставил, как это делают дальнозоркие люди, хотя дефектами зрения, безусловно, не страдал. – Угрожает он в этой записочке, как вы считаете?
– Да что вы… – начала Наденька, но в это время на лестничной клетке раздался топот, и Жеглов перебил ее:
– Вы не торопитесь, подумайте… Мы еще потолкуем попозже… А пока, я вас попрошу, походите по квартире, осмотритесь, все ли вещи на месте, не пропало ли что – это очень важно…
Хлопнула входная дверь, и в квартире сразу стало многолюдно: приехал следователь прокуратуры Панков, а за его спиной маячил Тараскин, который привел понятых – дворничиху и пожилого бухгалтера из домоуправления.
– Мое почтение, Сергей Ипатьич, – сказал Жеглов Панкову, и в голосе его мне послышалась смесь почтительности и нахальства.
Панков спустил на кончик носа дужку очков и смотрел на нас поверх стекол, и от этого казалось, что он решил боднуть Жеглова и сейчас присматривается, как сделать это ловчее.
– Здравствуй, Жеглов, – сказал Панков, и в его приветствии тоже неуловимо смешались одобрение и усмешка, – видимо, они давно и хорошо знали друг друга. Потом он оглядел нас и сказал бодро: – Здорово, сыскари, добры молодцы!..
Следователь прокуратуры Панков был стар, тщедушен, и выражение лица у него было сонное. А может, мне так казалось из-за того, что глаза у него все время были прищурены под старомодными очками без оправы. Панков снял и аккуратно поставил в углу прихожей галоши, вовсю светившие своей алой байковой подкладкой. И большой черный зонт он раскрыл и приспособил сушиться на кухне. Потом вошел в комнату, мельком глянул на убитую, потер зябнущие ладони, что-то шепнул Жеглову и наконец распорядился:
– Благословясь, приступим. Слушай мою команду: не суетиться, руками ничего не хватать, обо всем любопытном информировать меня. Начинайте…
Жеглов повернулся ко мне:
– Ты, Шарапов, будешь писать протокол…
– Я?!!
– Конечно ты. Бери блокнот на изготовку, пиши быстро, но обязательно разборчиво. Привыкай…
«…Осмотр производится в дневное время, – записывал я под диктовку Жеглова, – в пасмурную погоду, освещение естественное… комната размером 5 x 3,5 метра, прямоугольная, окно одно, трехстворчатое, обращено на северо-запад… входная дверь и окна в комнате и на кухне к началу осмотра были заперты и видимых повреждений не имеют…»
Немного погодя вышли на кухню перекурить, и я спросил Жеглова, какой толк от старичка Панкова, который, отдав еще несколько распоряжений, на мой взгляд довольно пустяковых, уютно устроился в кресле и, казалось, отключился от всего, происходящего в квартире.
– Э, нет, друг ситный, – сказал Жеглов, – этот старичок борозды не испортит, старый разыскной волк. Он такие убийства разматывал, что тебе и не снилось. Одно – в Шестом проезде рощинском мы вместе раскрывали, обоих нас потом поощрили: по путевке дали в дом отдыха… Да и закон требует, чтобы дела по убийству вела прокуратура. Но это, так сказать, оформление, а розыск, вся оперативная работа все равно за нами остается.
Будто учуяв, что о нем речь, в кухню вошел Панков, положил перед Жегловым на газете продолговатый кусочек металла:
– Ну-с, Глеб Георгиевич, имеется пуля. Какие будут суждения? – И вдруг засмеялся старческим перхающим смехом.
Жеглов достал из кармана лупу, взял у Панкова пинцет и, поворачивая в разные стороны, принялся рассматривать вещдок. Крутил он ее, вертел, присматривался, чуть ли не нюхал, я все ждал, что он ее на зуб попробует. Чего там рассматривать – пуля как пуля, обычная пистолетная пуля…
– Надо гильзу поискать, оно надежней будет… – сказал Жеглов.
Панков, ухмыляясь, заметил:
– Еще лучше было бы посмотреть само оружие…
Жеглов, поскрипывая щегольскими своими сапожками, прошелся по кухне, крепко потер обеими ладонями лоб и сообщил:
– Значитца, так, Сергей Ипатьич: пуля эта – 6,35, от «омеги» или «байярда».
Я от удивления раскрыл рот – каких уж только я пуль не навидался и, конечно, могу отличить винтовочную от револьверной. Но назвать систему оружия – это действительно номер! Как бы сочувствуя мне, Панков скромно спросил Жеглова:
– Из чего сие следует, сударь мой?
– Из пули, Сергей Ипатьич, – хладнокровно сказал Жеглов. – Шесть нарезов с левым направлением, почерк вполне заметный!
– Тогда как вы объясните это? – Панков достал из кармана аккуратный газетный пакетик, развернул его, вынул из ваты гильзу, небольшую, медно-желтую, с отчетливой вмятиной от бойка на донышке. – Гильза, судя по маркировке, наша, отечественная…
– А где была? – торопливо спросил Жеглов.
– Там, где ей положено, слева от тела; надо полагать, нормально выброшена отражателем.