Месяц ковша

Горло Анатолий Иванович

Натужно гудят самосвалы, грузовики с саморазгружающимися «лодками», наполненные виноградом. Им вторят прессово-дробильные агрегаты. Течет пенистое сусло. Кратерами вулканов кажутся чаны для ферментации. Исполинами дыбятся буты, цистерны, бочки.

И везде, пусть не главным героем, присутствует Тома Виеру: все ему хочется увидеть, проверить.

Журчит вино в винопроводе, сквозь его прозрачные бока видно, какое течет вино: зеленоватое, золотистое или рубиновое…

Все видит Тома Виеру: как среди стеклянных трубок лаборатории Прасковья обороняется

от наседающего Петра — может, впервые пользуется своим правом остановить выпуск некачественной продукции? Как разъяренная Агафья выталкивает из цеха первичного виноделия уже подвыпившего Виталия. Как среди гор бочкотары за молодым прокурором легкой трусцой бежит завскладом Яцко, вероятно, клянясь ему в своей относительной честности.

В одном из цехов Тома Виеру встретил своего внука Тому-младшего. Тот угостил деда новым вином.

Тома-старший попробовал, пошевелил губами, отхлебнул еще и еще… Тома-младший не скрывал своего удивления: дед осушил полный фужер и попросил еще!

— Оно, — наконец сказал Тома-старший. — Такое вино раз в сто лет бывает. Теперь бы его не испортить.

— Испортим, дедушка, — успокоил его внук, — крепленое будем гнать. «Удар по печени» называется.

— Неужто Петр приказал? Не верю. Родитель твой — да, тот мог, а Петрикэ — нет, рука у него не подымется, чтоб такое добро портить.

— Воевал Петр, — объяснил Тома-младший. — И сейчас воюет, да план сильно увеличили. Чтоб его выполнить, придется все это, — он кивнул на цистерны, — пустить с молотка как ширпотреб.

— Так-так, — сказал Тома-старший, озираясь, — верно говорят: заставь дурака богу молиться… «Удар по печени», говоришь? И когда вы собираетесь… ударить?

— Боюсь, что не сегодня-завтра… А ты, дедушка, не волнуйся, бочонок для тебя я оставлю. Обязательно.

— Да, да… Спасибо, внучек. Спасибо.

И Тома-старший заковылял к выходу.

За столом сидели трое: отец, мать и Аника. Из коридора слышался голос Петра — он говорил с кем-то по телефону:

— Нет, это не чепе, а текущие производственные дела, которые надо решать в рабочем порядке. Завтра… Нет, в одиннадцать двадцать, предварительно позвоните секретарю. До свидания.

Петр вернулся к столу. Отец негромко сказал:

— Решил работать от и до? В разгар сезона? Не советую.

— Спасибо за несовет, — вежливо кивнул Петр и взглянул на хмурую Анику. — Ты чего, сестренка, темнее тучи?

Та не ответила, вяло ковыряясь в тарелке.

— Вот что, — Петр стукнул ладонью по столу. — Хватит дома сидеть. Пойдешь к матери в питомник, у нее людей не хватает.

— Нет, товарищ директор, виноград — не моя стихия, — сказала девушка.

— Что же тогда твоя стихия? — тихо спросил отец.

— Ты слышал о биоэтике?

Отец с достоинством молчал.

— Вот видишь, не слышал! А ведь это потрясающая наука! И, самое главное, во всей Молдавии — ни одного специалиста!

— Значит, никому она не нужна, если нет специалистов, — сказал отец.

— Чудак

человек! Их нет, потому что это наука двадцать первого века, понял?

— И где же обучают этим наукам? — спросила мать.

— Смешно, но факт: наука уже зарождается, а факультета такого нет!

— Значит, пойдешь в питомник, — сказал Петр. — А откроется факультет, первой поступишь.

— Нет, дорогие мои, я буду работать… в Кишиневе.

— Я, дочка, вот что чую, — сказал отец, — ты еще сама не знаешь, чего хочешь.

— Правильно, папочка, дай я тебя за это поцелую! Мне надо понять, что я хочу, без чего жить не могу, я должна сама выбрать себе направление, понимаешь?

Отец кивнул.

— Но почему для этого надо обязательно ехать в Кишинев?

— Там больше выбора, папа. А проблема номер один для вступающего в жизнь человека — это проблема выбора! — процитировала Аника чьи-то слова.

Зазвонил телефон. Аника выбежала в коридор, схватила трубку:

— Алло! Нет, Джику, я очень занята… Когда освобожусь? Никогда! Салют!

Не успела она войти в комнату, как телефон снова зазвонил.

— Я же тебе ясно сказала… Извини, Тома, это ты? Да, сейчас. — Она крикнула в комнату: — Петр Константинович, вы придете на татами?

— Да, обязательно, — отозвался Петр.

— Петр Константинович велели передать, что они явятся на татами и наломают вам бока! — оттараторила Аника и опустила трубку.

Наломать бока такому опытному дзюдоисту, как Тома-младший, было нелегко. Впрочем, Петр и не собирался этого делать: два брата сцепились на татами в очередной тренировочной схватке.

Вокруг сидели остальные борцы, взрослые и подростки, наблюдая за поединком. На этот раз он был менее напряженным, чем обычно: борцов отвлекал другой поединок — словесный.

— Дед прав, — хрипел Петр, — превращать такой виноматериал в бурду — преступление!

— И что ты хочешь? — пыхтел Тома-младший.

— Оставить на производство сухого марочного.

— И вылететь в трубу?

— И вылететь в трубу.

— Не понял.

— Если предприятие, пытаясь увеличить выпуск продукции высокого качества, вылетает в трубу, что бы это значило? — спросил Петр, уже выпрямившись.

— Что надо срочно менять директора!

— А если он докажет, что надо срочно менять структуру производства, плановое задание, оптовые цепы на готовую продукцию?

— Сначала пусть докажет, — что он не верблюд! Эх, Петря, Петря, а я считал тебя реалистом! Думаешь, ты один такой умник?

В спортзал вбежал перепуганный Дэнуц:

— Дядя Виталий тетю Агафью бьет!

— Ты оставайся, — сказал Тома-младший, — я сам.

И он быстро направился в раздевалку.

Семья Гангуров смотрела телевизор: отец, мать, жена Петра, Аурика и внуки.

Константин Григорьевич следил глазами за экраном, но мысли его витали где-то далеко, и он вздрогнул, когда остальные засмеялись.