Метагалактика 1995 № 1
Шрифт:
— Если Господу будет угодно, то он за наши грехи может наслать и не такие причудливые хвори… — отозвался Цвиглер.
Друзья вышли из городских ворот и смешались с толпой, валившей на просторный пустырь, где высился матерчатый шатер циркачей. У входа в него кувыркались паяцы, зазывая публику; уродливый горбун кривлялся и размахивал деревянным мечом. Народ охотно платил деньги, заполняя шатер.
Вечером, когда солнце стояло низко над островерхими крышами Тюбингена, друзья начали прощаться. Мимо них прошла знакомая группка с заунывной колотушкой.
— Не выходит у меня из головы
— На тебя плохо подействовала жара, — рассудительно молвил Ганс. — Не надо было столько пить.
— Нет, это сатана тебя морочит! — воскликнул писарь, едва держась на нетвердых ногах. — Подай убогоньким милостыню и помолись, и все пройдет.
— И в самом деле, — здоровяк Цвиглер вытер рукой вспотевший лоб. Нашарил в кармане несколько медных монеток и приблизился к слепцам. — Вот, возьмите и помолитесь за меня.
— Благодарствуем, добрый человек, — принимая деньги, ответил один из слепцов — тот, что был похож на Фрица Хебера.
Ганс заметил, как вздрогнул помощник кузнеца при звуках его густого, сочного баса.
— Откуда путь держите? — спросил побледневший Цвиглер.
— Мы уж и сами забыли, — ответил слепец, — и сколько дорог обошли, перебиваясь подаянием, знает один лишь Господь Бог.
— Не случалось ли вам бывать в Остенвальде? — продолжал расспрашивать Петер.
— Остенвальд? — Слепец пожал плечами.
— Кажется, так называлась деревня, в которой мы… — начал было низенький слепец, но двое его товарищей толкнули его локтями и он умолк.
— Может, и бывали, — сказал слепец с лицом Хебера. — Мы названий не спрашиваем. Идем, куда несут ноги.
Признание низенького слепца поразило Цвиглера, он даже отшатнулся, перекрестившись.
— Тра-ля-ля, наш славный Петер, тру-лю-лю, — запел пьяный писарь. — Тебе мерещатся привидения средь бела дня! Признайся, сколько дней ты не бывал в церкви?
— Бог с ними, идемте, — ошарашенный Цвиглер поспешил отойти от слепцов.
Друзья расстались. На постоялом дворе Ганса ждала его лошадь, и он направился туда. Цвиглер зашагал в противоположную сторону — к деревеньке под названием Остенвальд. Писарь, пошатываясь и бурча под нос пьяные песни, вернулся в город.
Старый каурый конь шел под Гансом неторопливым шагом. Солнце еще не зашло; последние лучи окрашивали в золото корявые дубы и стройные сосны. На дороге густела тень. Навстречу Гансу то и дело попадались путники — верхом или на телегах; со многими из них он дружески здоровался.
Путь его был недолгим. Он миновал деревню и свернул в лес, на тропу, которая вела к его уединенному дому. Вскоре его взорам открылась знакомая картина: низкий дом, в окошках брезжит свет, дымок вьется над трубой, а на заднем дворе в загоне виднеются головы жующих сено коров. Навстречу Гансу выбежал сын, востроносый мальчуган одиннадцати
После ужина и недолгих разговоров все в доме уснули. В окна притихшей избы заглядывала горбушка молодого месяца. Где-то в лесу кричала выпь.
Гансу во сне привиделись слепцы, даже почудился далекий стук их колотушки. Он открыл глаза, уставился на озаренное месяцем окно. Прислушался. Похоже, стук колотушки действительно раздается…
Ганс беспокойно заворочался на кровати; сон как рукой сняло.
Стук приближался. Он доносился со стороны тропы.
Одолеваемый дурными предчувствиями, Ганс встал, набросил на плечи плащ и вышел во двор. Месяц висел почти в самом зените и ярко озарял поле и лес. Холодными порывами налетал ветер. От болот тянуло сыростью. Небо на востоке, над верхушками дальнего леса, начинало светлеть. Ганс зевнул во весь рот и зябко передернул плечами.
Предчувствие говорило ему, что это те самые слепцы, которых он видел в Тюбингене. И все же до самой последней минуты он не верил в это. Мало ли бродяг шатается нынче по дорогам Германии! Он отпрянул в испуге и несколько раз перекрестился, когда вереница знакомых слепцов вышла из-под навеса деревьев на свет месяца.
— Надо же, принесла нелегкая! — прошептал крестьянин. — И почему именно ко мне?…
— Мы не ошиблись: здесь жилье! — втянув ноздрями воздух, сказал передний слепец. — Я чую запах дыма и хлеба… — Наткнувшись на калитку, он остановился и проговорил громко, обращаясь к дому: — Скажите, добрые люди, здесь деревня или постоялый двор?
— Вы свернули с дороги, — крикнул им Ганс. — Тропа, по которой вы пошли, ведет только к моему дому. Дальше лес… Возвращайтесь назад, на дорогу, и ступайте по ней. Там будет постоялый двор, где вас накормят и дадут отдохнуть на охапке сена!
— Что? Опять идти? — застонал низенький слепец. — С моей отсохшей ногой мне уже не сделать и десятка шагов…
— А у меня все тело разламывается от усталости, — вторил ему другой слепец.
— Взгляни на наши раны, на наши струпья и язвы, — заголосил третий. — Дай нам приют на твоем дворе, любезный хозяин, мы отдохнем и отправимся искать дорогу…
— Может, ты дашь нам воды и несколько корочек хлеба? — умильно пробасил передний слепец. — Сжалься над нашим несчастьем, и на том свете тебе воздастся сторицей…
На крыльцо с огарком свечи вышла жена Ганса, протерла глаза и уставилась на группу нищих, палками ощупывающих землю перед собой.
— Мы передохнем здесь, добрый хозяин, — ревел передний слепец, — у тебя на дворе, и, как взойдет солнце, отправимся назад, к дороге… Дай нам хотя бы напиться…
— Пусть переночуют у забора, — согласилась жена. — Эй, Дитер! — крикнула она сыну. — Вынеси им жбан воды и остатки вчерашнего хлеба. Только не подходи к ним слишком близко, а то еще заразу подхватишь. — И добавила, обращаясь к мужу: — Сколько сейчас шатается таких! Недели не проходит, чтоб ко двору не прибились беглые солдаты, бродяги или нищие, а теперь вон — слепцы… Римский папа истинное благодеяние учинит, если отправит всю эту рвань воевать в Святую землю…